Руны на клинках

Даже девушек, кто уже попросился в силы самообороны, отпускали из города, попросили их только напоследок отконвоировать пленных. Правда, таких нашлось удивительно мало. Они с пленными шли в голове пешей колонны.

Для пожилых, больных и малоподвижных реквизировали весь автотранспорт, даже я отдал Дымову «Виллис». Серёга тяжко вздыхал. Хотя очень трогательно Алёша усаживал маму и её соседок.

Я тоже умилялся и думал, что вот и открылась мне страшная тайна моей жизни. Только слепой не заметит, сколько у доброй Людмилы Васильевны власти. Это ж она через знакомых всё в городе для сыночка организовала. Даже штаб.

Такие как я всё делают верно, как сказали. Идут в атаки, рискуют головами, что-то открывают, появляются новые выгодные должности. А у наших начальников добрые мамы и жёны. Они пристраивают на новые тёплые места ребят, кто умеет им улыбаться, кто всё понимает и будет благодарным.

Всякое дурачьё гибнет, но не кончается. Умные ребятки занимают тёплые места, и у добрых женщин появляется ещё больше власти — они же любого могут устроить. Так всегда было и будет. Теперь я тоже знаю.

Это же так просто — правильно себя вести, преданно смотреть и улыбаться. Можно хоть сейчас спрыгнуть с этого поезда, всё равно кто-нибудь заступится за сиротку!

Но я стою и молча умиляюсь, а потом полезу в танк. Нужно немного проводить штатских и возвращаться на войну. Что с того, что я теперь всё знаю? В танке мне всё равно лучше.

Глава 18

Пока формировали первые колонны, танкисты сбегали на рынок. А там почти без изменений, работают в обычном режиме! Я думал, что торговать некому, все в строю или собрались из города на выход, ан ошибся.

И правда, денёк поторговали, и хватит, что ли? Сказано ведь, что деньги надо делать, когда на улицах стреляют. Хотя это сказано американцем, но русские и сами давно так считают. Мой доблестный экипаж оставил на рынке тысячу марок с небольшим.

Не, всем экипажам дали на обед по две банки тушёнки и по булке хлеба, да у каждого ещё в заначке коробки с сухими пайками, но ведь дело предстояло загородом, почти пикник на природе. Как при таких делах не покушать свежих продуктов, тем более недавно выдали марки.

Переносили мы трудности и лишения почти весь день притом, что гражданские чуть не срывались на бег. Им доходчиво объяснили, что эта попытка выйти из города последняя, да и то неясно пока, чем закончится.

Мой танк и первая рота в умеренном темпе прошли по маршруту, фиксировали приемлемо низкую активность противника. К соседям заходить не стали, просто убедились своими глазами, что солдаты ещё на месте. А то ж на войне бывает всякое.

Вторая рота двигалась за первой, в передовом дозоре высматривала новые засады, или мы какие-то просмотрели. Третья рота пока шла в авангарде пешей колонны. А колонна из грузовиков и легковушек сначала находилась между третей и второй ротами, потом между второй и первой, а дальше нас уже не касается.

Жевали бутерброды и слушали патефон за бронёй, из люка рисковал выглядывать один заряжающий Серёга, когда водитель Ваня совсем всех одолевал нытьём, как ему ещё чего-нибудь хочется съесть. А я и наводчик Петя не отрывались от окуляров даже для питания — дело-то очень серьёзное.

После прохождения автотранспорта разделили маршрут между тремя ротами. Охраняли, иногда меняя позиции. А женщины с детьми шли по дороге колоннами. Все несли поклажу, иногда катили тележки, коляски.

В городе жили более ста тысяч человек. Мужикам дали ружья, многие женщины сами встали в строй. Ещё из тех, кто мог уйти, кому-то не хочется уходить или такие обстоятельства. И всё равно по дороге весь день шли пешие колонны беженцев.

Возвращались мы в город, когда садилось солнце. Ехали вне дорог, по дороге шли женщины и дети. Они готовы были идти ночью, готовы идти всегда. Дорога от края до края заполнена бредущими людьми. Такова война, это только один её облик.

* * *

На ужин опять дали гороховое пюре с тушёнкой, зато хлеб ещё пекли свежий. Стою в тесной компании за круглым столиком, руками сильно не помашешь, работаю только кистями и головой.

А как в одном помещении накормить двести парней, если они ещё и с собой принесли сала, колбасы и солёных огурцов. Режут на том же столе, и все как-то умудряются делать гигантские бутерброды. И я не только кусаю и жую, у меня возникают мысли.

Всё думаю о рассказе Дитриха, как маги, взявшись за руки, передали эфиру свои силы и некие смыслы. Вызывать попаданцев я пока не планировал, хотелось проверить сам принцип. Нож Серёжи навёл меня на кое-какие мысли.

В темпе допил я компот и обратился к ребятам. Объявил после ужина всем свободное время, только казарму нельзя покидать, и вежливо попросил магов после ужина пройти в мой кабинет. Не дожидаясь осторожных вопросов, вышел из столовой. Пусть сами думают, с чего вдруг командир не приказывает, а просит.

У себя вынул из ножен нож и принялся размышлять. Наносить надпись, конечно, следует на лезвие. Может, у Штанмайера толком не получилось ещё и потому, что писал он на скатерти. Возможно, длинная получилась надпись. Значит, надо быть лаконичным.