Руны Одина

Зато они тут же забыли про жезл Солнца, и Санька была этому рада. Не готова она им была рассказать про временную петлю, про жрецов Солнца и про то, как все они погибли, кроме неё! Порой ей снилось, как умирает Хара, как летит в сторону голова Росомахи, и становилось страшно до колик: а если это предрешено? Вот и отпускать Росомаху в Алу ей не хотелось; но повода удержать его она так и не придумала, и на другой день они с Ченом отправились в путь. Санька нервничала и психовала весь день, но объяснить, что произошло, не могла. Да и чего было бояться? Россомаха до встречи с нею был самым отпетым головорезом в Танзейском каганате; ему приходилось скитаться по безлюдным местам, изредка останавливаясь в маленьких крепостях вроде незабвенной Майны, у тех редких князей, что не боялись его и гнева Хабас, которые изгнали его из рода; он столько повидал, и из стольких переделок вышел невредимым в свои неполные двадцать три года, что она себе и представить не могла. Он как-то по пальцам попытался подсчитать, сколько убил людей (причём кочевников Конча, так же, как чельбигенов и прочую нечисть, он и считать не стал), но сбился на третьем десятке. Чего было бояться за него? И Санька решила не бояться.

За четыре дня она довязала носки и взялась за свитер. Хара съездил на рынок и купил ей новой шерсти, грязно-белой, которую они вдвоём идиллически мотали вечером, рассуждая, когда можно ждать Росомаху и Чена обратно. Хара считал, что четырёх дней им мало, конечно. Два дня на дорогу; Ала – город большой, заманчивый, ведь Россомаха никогда там не был. Значит, дня два-три он там пробудет, по любому. И, стало быть, ждать их следует обратно только через неделю, самое малое, через шесть дней. Санька была с Харой согласна, и всё-таки переживала, когда к вечеру пятого дня Россомаха не вернулся. Хара посматривал на её искалеченную руку, но помалкивал; Санька нервничала сильнее. Умный, зараза, впрочем, все они тут были умные.… Не зря Ницше говорил, что ум развивается необходимостью! Когда-то ещё Россомаха поразил её своими наблюдательностью и сообразительностью. Чёрт, что бы ни говорила, что бы ни думала, а мысли снова и снова возвращаются к Россомахе, и снова к нему! Она ещё ни разу с того момента, как он уселся возле её костра, не разлучалась с ним надолго. Просто не привыкла. Поэтому ворчала, всем на свете недовольная, ещё два дня, а потом уже стала по-настоящему бояться. Она боялась везти Хару в Ала, где его искали, чтобы сделать принцем и отравить, но за Росомаху тоже было страшно, а на восьмой день и сам Хара решил, что нужно отправляться в столицу.

Подготовились они основательно, взяли припасы, тёплые вещи и овёс для лошадей, но выехать не успели. Когда Санька переодевалась в дорогу, во дворе отчаянно забрехали собаки, а вслед за тем, быстро протопав по ступеням, в комнату влетел Чен. Санька только глянув на него, поняла, что случилась беда, и, не пытаясь вслушиваться в его сумбурные речи, бросилась во двор.

Так и знала! Хара уже осторожно снимал Росомаху с коня. Втроём они внесли его на второй этаж, уложили на шкуры перед очагом, и, встав с двух сторон от Росомахи на колени, Санька и Хара принялись осматривать его. Россомаха был без сознания, и на их вопросы и зов не реагировал; Чен сбивчиво, поминутно кланяясь и ударяясь лбом о пол, объяснял, что случилось.

– Три стрелы попало, говоришь? – Спрашивал Хара. – Ага.… Под ключицу… Наконечник там ещё?.. Худо… – Он ощупал пальцами жутко выглядевшую, не смотря на заботу Чена и его снадобья, рану, почувствовал пальцами наконечник стрелы, переглянулся с Санькой. – А здесь насквозь прошла, и ты её сломал и вынул? Хорошо, это заживёт. И здесь… – Он осмотрел бедро Россомахи. – Тоже заживёт. Кто на вас напал?

Чен ещё отчаяннее затараторил, почти перейдя на китайский. В таких случаях Хара, знающий некоторые китайские диалекты, понимал его гораздо лучше, кивнул:

– Не знаешь? Не рассмотрел? А как вы ушли?

– Что он говорит? – Спросила Санька.

– На них напали на рассвете, когда они пустились в обратный путь, едва они спустились в седловину, и Ала скрылся из виду. Чен и Россомаха не видели нападавших, они не появились, обстреляли их из луков. Чен соорудил пару взрывов, и в дыму, забрав Росомаху, сбежал, но уверен, что его выслеживали. Только не знает, кто.

– А чего он кланяется?!

– Извиняется, что допустил подобное.

– Господи, уже то, что он его привёз обратно… Живого! – Санька бережно коснулась покрытого трёхдневной щетиной бледного лица Росомахи. – Уже только за это я ему благодарна!

– Ты слышала – их выслеживали!

– Ну, и что?

– Может, ничего. – Хара ещё раз осторожно обследовал рану с застрявшим наконечником. – А может, и много, что. Может, Росомаху хотели убить, а может, и за нами всеми охотились.

– Не пугай меня. – Огрызнулась Санька. – Я уже устала бояться! Ты его достанешь? – Она имела в виду наконечник, и Хара тоже, когда ответил:

– Ну.… Попытаюсь, конечно. Можно шамана позвать.

– Только бы не жреца. – Проворчала Санька.