Руны огненных птиц

– Я бы мог тебя научить, но я не знаю как. – Эгиль снова пожал плечами и потянулся за своим рогом. – Из меня никудышный учитель. Каждый раз, когда я играю что-то сложнее ритма для танца, я наугад подбираю звучание. Так что среди моих мелодий нет ни одной одинаковой.

– В самом деле? Ты не запоминаешь последовательность звуков?

– Почему же, запоминаю, иначе и не получится. Но не так, чтобы потом сыграть точно такую же мелодию и не сделать в ней ошибок.

– Жаль, – протянул Ситрик. – Мне бы хотелось снова услышать всё это.

– Увы. – Эгиль опять пригубил напиток.

Ситрик уже с трудом соображал, но отчего-то слова, вылетающие из его рта, всё ещё складывались в нужном порядке. Пожалуй, он и правда не хотел ничего чувствовать после того, как подслушал разговор Холя и Вёлунда, но вот способность думать ему бы хотелось сохранить в полной мере. Однако произошло обратное: мысли путались, а вот чувства, пробуждённые звучанием тальхарпы, захватили его с головой.

– Я никогда не слышал игры лучше твоей, – восторженно произнёс Ситрик, заглядывая в глаза Эгиля.

На лице музыканта сияла лёгкая уверенная улыбка. Он и сам знал, что никто, кроме него, не заставит звучать инструмент так.

– Хочешь попробовать? – вдруг сказал Эгиль, протягивая Ситрику тальхарпу и смычок.

– Ох, конечно! – Парень принял инструмент и устроил его на коленях.

Что-то простое он мог бы наиграть без должных усилий даже будучи пьяным, но как только он взял в руку смычок, продев пальцы меж деревом и конским волосом, замер, оробев. В голове всё ещё звучала музыка Эгиля, такая совершенная и величественная. Вряд ли он сможет выдать после такой игры хоть что-то.

Ситрик неуверенно тронул смычком струны. Тальхарпа охотно отозвалась его движению. Парень зажал пальцем правую струну, отпустил, слушая разницу. После зажал левую, запоминая, где он брал какой звук на струне. Его пальцы скользили вверх и вниз, выискивая и находя различные звуки. Ситрик посматривал на струны, подмечая, где нужно ставить пальцы, и мысленно оставляя на них отметки. Он понимал, что так делать не стоит – чуть отсыреет или высохнет инструмент, и звук сместится. Но сейчас его это мало волновало – вряд ли когда-нибудь ещё ему удастся сыграть на тальхарпе Эгиля.

Музыкант подсел ближе и порой подсказывал что-то.

– А теперь возьми тот же звук, который ты брал вторым. После возьми четвёртый. Они будут хорошо звучать вместе, – говорил он, и Ситрик напряжённо, но тщетно пытался вспомнить, какой звук следовал за каким. Лишнего он выпил, и это чувствовалось.

Наконец ему удалось составить простенькую мелодию. Эгиль радушно кивнул, выслушав её. Ситрик сыграл её снова, благо она была очень короткой. Чуть осмелев, он продолжал трогать струны. Его игра становилась всё длиннее, но он то и дело забывал, какая последовательность звучала ранее.

– Я же не вспомню завтра ничего, – сокрушённо заметил он. – Если был бы способ записать музыку, чтобы потом её повторить, – произнёс он, отложив смычок и проведя рукой по волосам. Тальхарпа осталась у него на коленях.

– Что ты имеешь в виду? – Эгиль нахмурил тонкие брови.

– То и имею, – хмыкнул Ситрик. – Только подумай, если речь с её звуками мы можем записать, используя руны или… какие-то другие знаки. Почему нельзя записать музыку? Также рунами.

– Бессмыслица какая-то, – фыркнул Эгиль.

– Нет, это не бессмыслица. Я могу записать любые стихи, а их смысл и звучание от этого не изменятся. А мог бы записать и музыку тоже, если бы каждый звук имел свою руну.

В тёмных глазах Эгиля сверкнула звёздочка интереса, но лицо его было по-прежнему недоумевающим. Он пригубил мёд и спросил:

– И как ты это сделаешь?

Ситрик, забывшись, привычным жестом потянулся к сумке, в какой всегда лежали его восковые дощечки, но нашарил лишь пустоту. Сумки давно уже не было с ним.

– Да какого!.. – раздражённо бросил он и принялся озираться в поисках чего-либо, на чём и чем можно было оставить заметки.

На глаза ему попал уголёк, видимо вылетевший из большого костра, когда тот, испив крови быка, принялся метать в небо гигантские снопы искр. Ситрик подобрал уголёк, чиркнул пару раз им по своей ладони, но места на ней для записи было маловато. Перед глазами плыло.

– На чём же записать? – буркнул он и, вспомнив, что у него есть новая рубаха, расстелил на земле её и начертал девять рун. Альвы посмеивались, наблюдая за ним, однако Эгиль шикнул на них и заинтересованно склонился над записью.

– Девять? – спросил он. – Столько же, сколько познал хозяин воронов, провисев на древе девять дней. Но ведь звуков больше.

– Я понимаю, но… Я думаю, что можно выстроить ряд, опираясь всего на девять рун. – Ситрик передал тальхарпу обратно Эгилю, вернул смычок. – Скажи, может есть какие-то звуки, которые ты бы назвал… главными? Звуки, на которых всё держится.