Руны огненных птиц

– Мы обсудим всё это на тинге! – проговорил он властным голосом. – А вы должны с большим уважением и честью относиться к мёртвому конунгу. Уши его ещё не сожрали черви, а потому слышит он то, как вы устраиваете распри прямо на его тризне. Ешьте священное мясо и пейте мёд! На третий день тризны я назначу день и место тинга! А покуда слушай меня, народ. Слушай, чтобы не потеряться в хоре голосов. Да сядьте же вы!

Знать неохотно вернулась на свои места, но Рыжебородый не двинулся с места. Также за женским столом осталась стоять седовласая, пусть и моложавая, женщина. Жена прежнего воеводы Снорри Дублинского. Агни решил выслушать их обоих.

– Говори, – прежде он обратился к Рыжебородому. – Только недолго.

– Я не нашёл убийцу Ольгира, – произнёс Кнут. – Дождь смыл все его следы. Но как верный хускарл, я должен отомстить за своего господина.

– Как же ты отомстишь, если не знаешь убийцу?

Кнут долго молчал, словно собираясь с мыслями. Агни выжидающе смотрел на Рыжебородого, пока слуга наливал воеводе мёд в новую чашу.

– Я обвиняю тебя, Агни Левша, в смерти конунга Ольгира, а потому вызываю тебя на Хольмганг.

По залу прошёл удивлённый гул. Глаза Агни налились краснотой.

– Как ты смеешь вызывать меня, дренг?!

– Я свободный человек из доброго рода, ты не смеешь отказать мне! Тебя ждёт позор! Ты даже не конунг. Зато мы оба воины и перед богами равны.

Старый Лис склонился над ухом Агни, и воевода, не сводя глаз с Рыжебородого, внимательно выслушал всё, что тот нашептал. Хускарл Ольгира стоял перед ним, в напряжении сжимая пальцы в кулаки. Ему не было слышно то, что шепчет Лис.

– Я принимаю твой вызов, Кнут Рыжебородый, – медленно произнёс Агни. На натянутом лице его не дрогнул ни один мускул, лишь шевелились губы, выпуская на волю слова, да сверкали из-под густых бровей озлобленные глаза. – Но у меня есть требование. Чтобы Хольмганг не пришёлся на Тинг и тризну, я сам назначу время спора.

Кнут сощурился, не понимая, что за игру предложил Агни Старый Лис.

– Это не по правилам! – громко сказал Рыжебородый.

– Я уже принял твой вызов. Можешь идти.

Рыжебородый то ли кивнул, то ли случайно дёрнул напряжённым подбородком и ушёл, прихватив со стола чью-то чашу с мёдом. Народ вполголоса принялся обсуждать выходку молодого хускарла, дивясь его сумасбродству и наглости. Вигго, всё это время тенью стоявший у самого дальнего стола, ушёл вслед за старшим братом, подобрав его меч.

Наконец Агни обратил свой взор на стоящую седовласую женщину. Если прочие хозяйки и жёны явились на тризну в лучших своих одеждах, нанизав на пальцы перстни, а на запястья – серебряные и бронзовые дуги ручных ладей, то эта пришла, укутавшись в серый колючий платок, спрятав под ним узкие плечи и тонкие руки.

– Гудрун, дочь Альва Высокого, – приветствовал её Агни. Голос его немного смягчился. Женщина выглядела несчастной. – Что ты хотела спросить у меня?

Гудрун сплела тугой узел из своих рук, вцепившись пальцами в плат. Её тёмные круглые глаза смотрели то в пол, то прямо в лицо Агни. Набравшись смелости, она наконец произнесла:

– Агни Левша, мой младший сын пропал. Я боюсь, он погиб вместе с Ольгиром.

Ситрик очнулся от жара и сбросил с себя одеяло. Всё тело ломило, будто каждую мышцу и каждую косточку стискивал в пальцах каменный тролль, а горло кололо так, точно подлые альвы воткнули стрелы ему в глотку, пока он спал.

Он оглянулся, но в кромешной темноте ничего не увидел. Застонал, пытаясь ухватить пальцами свалившееся на пол одело. И тогда в темноте комнаты сама собой вспыхнула лучина. Ситрик зажмурился – пламя показалось ему чересчур ярким, хотя лучина едва ли разгоняла мрак в помещении.

Когда же глаза его привыкли к мягкому и тусклому свету, то он увидел, что на земляном полу подле него сидит Холь, прислонившись спиной к стене. Он приподнял голову. Его уставшие, сонные глаза бросили быстрый взгляд на Ситрика и вновь обратились в темноту.

– Подай воды, – с трудом прошелестел Ситрик, и Холь, точно ожидавший этого, протянул ему кувшин.

Вода была горячая, но Ситрик пил её жадно, почти полностью осушив кувшин. Остатки он плеснул на дрожащую ладонь и вытер мокрой рукой пот с лица. Поставив кувшин на пол, он тут же провалился в сон.

Когда он проснулся снова, жар ушёл. Вой метели за окном сменился шумом дождя. Над очагом текла крыша, и капли с шипением падали на тлеющие угли. Лучина догорела, и снова кругом была лишь тьма. Ситрик моргнул несколько раз, пытаясь понять, жив ли он или уже мёртв. Мрак был мягкий и обволакивающий, пахнущий китовым жиром, сыростью и травами. Тьма касалась кожи и была на ощупь как мышиная шкурка. Ситрик был укрыт ею вместо одеяла.

Приподнявшись, он наконец-то подтянул с ног свалившееся покрывало. Дремавший Холь, услышав шуршание, проснулся, и тут же на пальцах его появился огонь, осветивший тесное помещение.