Руны смерти, руны любви

Рикке вспомнила, что где-то здесь на одной из полок должны лежать в специальных ячейках бутылки вином и очень скоро нашла их. Взяла две и села в углу, не обращая внимания на холод, идущий от выложенного плиткой пола. Перед смертью не до таких мелочей. Даже если она что-нибудь себе застудит, то заболеть все равно не успеет.

«Бутылками можно ударить по голове, – в который уже раз прикидывала Рикке, нервно гладя дрожащими пальцами стеклянные горлышки. – Один раз, потом другой раз. Бутылки разобьются и в руках останутся два острых обломка. Один из них можно всадить Нильсу в живот, а другой – в лицо…»

Хороший план, очень хороший. При условии, что Нильс не будет мешать его осуществлению. Но хоть что-то… Рикке отчаянно боялась умирать, ей очень не хотелось умирать, все ее существо протестовало против столь ранней и столь жуткой смерти, но хуже всего было бы умереть покорно.

Чтобы подбодрить себя Рикке издала несколько громких воплей, которые начинались задорно и, даже, грозно, но в конце срывались на визг. Перевела дух, набрала в грудь побольше воздуху и повторила. Во второй раз получилось лучше, то есть громче, чем в первый. О, нет, Рикке будет сражаться до последнего вздоха! Помимо бутылок у нее есть зубы и ногти!

«Очень помогли тебе твои зубы, когда Нильс сбил тебя с ног?» спросил внутренний голос. Ответить Рикке не успела, потому что сверху донесся какой-то шум, словно что-то тяжелое упало на пол. Рикке завизжала так, что у нее заложило уши и приготовилась к худшему.

Худшее или лучшее – все равно. Лишь бы не сидеть и не ждать в этом темном подвале. Святая Бригитта! Помоги мне или сделай так, чтобы это закончилось быстро и не больно!

Слушая тревожное биение своего сердца, Рикке просидела сколько-то времени в состоянии крайнего нервного напряжения, готовая наброситься на Нильса сразу же, как только он откроет дверь. Вот ее слух уловил шаги на лестнице, вот лязгнул засов…

– Рикке ты здесь?! – спросил Хенрик, слегка приоткрыв дверь и не входя внутрь – как чувствовал, что может получить бутылкой по голове. – Это я Хенрик!

Если бы дверь открыла сама святая Бригитта, Рикке бы удивилась меньше. Появление святой заступницы в столь важный и нужный момент было бы вполне обоснованным, хоть и, вне всякого сомнения, чудесным. Но Хенрик? Какой тролль привел его сюда? Что он здесь делает?

Впору было решить, что мозг сжалился и послал Рикке напоследок приятную галлюцинацию – того, кого она больше всего хотела увидеть. Но это была не галлюцинация, потому что знакомый голос сопровождался знакомым ароматом одеколона Boss Number One. В открытую дверь потянуло сквознячком и запах наполнил все помещение.

– Я здесь, Хенрик! – воскликнула Рикке.

Вскочив на ноги, она бросилась к двери и повисла на шее у Хенрика. Истомившаяся душа требовала разрядки, которая не заставила себя ждать. Рикке рыдала взахлеб, размазывая слезы и сопли по дорогому костюму любимого мужчины и совершенно не задумывалась над тем, какое впечатление она сейчас производит. Добрый и все понимающий Хенрик гладил ее по спине, перемежая поглаживания с ободряющими похлопываниями и бубнил в ухо: «Все хорошо, милая Рикке, все хорошо».

Услышав наверху шаги, Рикке спохватилась и спросила:

– Где Нильс?

Вперемешку с рыданиями вышло невнятно, но Хенрик понял.

– Он наверху, Рикке. Кажется, я убил его. Пойдем, полиция приехала…

Рикке не ужаснулась, услышав такое, а обрадовалась. Прыгать от радости не стала, но с души будто камень свалился. К радости добавилось удивление – Хенрик и убил? Это Хенрик-то с его принципами? Невероятно!

Но все это было не так важно, как то, что Хенрик был здесь, а Нильс где-то там, наверху и вместо его разъяренного рева сверху послышалось:

– Полиция! Выходите с поднятыми руками!

Как же это приятно – выходить из темного подвала с поднятыми кверху руками. У Рикке было такое впечатление, словно она родилась заново. Серьезные деловитые сотрудники полиции из участка Беллахёй даже не подозревали, что выступают в роли акушеров, принимающих роды.

Мертвый Нильс оказался еще страшнее живого – глаза выпучены, физиономия перекошена, на волосах кровь. И пахло от него нехорошо, обделался напоследок. Плохо жил Нильс Лёвквист-Мортен и плохо умер.

– Это – Татуировщик, – сказала коллегам Рикке, кивая на распростертое на полу тело. – Татуировщик.

Кто-то удивленно присвистнул, кто-то недоверчиво покачал головой, кто-то прочувственно сказал: «Gedeknepper!».[140] Приехав на обычное бытовое убийство невозможно поверить, что убитый и есть тот самый неуловимый серийный убийца, которого мечтал поймать каждый полицейский в Копенгагене.

17