Руны судьбы

— Ничего, — сказала она.

* * *

День катился к вечеру, такому же неприглядному и серому, каким был сам. Не осень, не зима, а так, не разбери-поймёшь. Вроде бы и снег лежит, и лужи подо льдом, и в то же время только ступишь — под ногою камни, глина, жухлая трава, всё проседает, липнет на ноги...

Беломордый ослик отца Себастьяна плёлся мерным шагом; погонять его было себе дороже — он вполне мог заартачиться и встать. Вровень с ним шла лошадь Киппера, следом месили дорожную грязь пятеро солдат. Усталость брала своё, уже никто никуда не спешил. Дождь собирался весь день, но так и не собрался, к вечеру похолодало, но и до снега дело не дошло.

Дорога вяло выписывала петли меж холмов и перелесков, словно неразборчивая длинная строка из мемуаров великана. Бесконечные каналы, мостики и озерца уже успели всем осточертеть, солдаты не ворчали только потому, что по всем приметам постоялый двор был уже где-то поблизости. Всякий раз, поднимаясь на очередной пологий холм, маленький отряд различал в вечернем небе жиденькие столбики дымков: деревня.

Так оно и оказалось.

Корчма сыскалась быстро — покосившаяся тёмная пирамидальная хоромина с серпом и молотком на вывеске. Была она пуста, почти без посетителей, лишь один высокий и бледный с лица паренёк сидел у камина, потягивал вино и морщился после каждого глотка. Хозяин, углядевши, кто пожаловал на огонёк, засуетился, вышел встретить лично, отослал дворового мальчишку присмотреть за осликом и лошадью, принял заказ у святого отца-инквизитора и быстренько тишком улепетнул на кухню. Солдатам и господину десятнику без напоминаний выставили пива. Двойного «Петермана», дюжину. С понятием был местный корчмарь, даром что сам маленький, зато голова — не сразу шапку подберёшь. Мигом распознал, зачем святой отец с солдатами куда-то путешествует. Такие времена: не угодишь, считай — пропал.

Солдаты, однако, восторга не выказали, более того — поморщились, но пиво разобрали. Истомившийся Родригес улучил момент, когда щупленький baes[26] в очередной раз пробегал мимо стола, и ухватил его за рукав.

— Слышь, уважаемый, — коверкая слова, проговорил он по-фламандски. — Найдётся у тебя в погребе бутылочка хорошего винца?

— Вина? — прищурился тот. — Как же, как же-с! Красного, белого? Розового?

— Красного. Как у него, — он указал на одинокого посетителя корчмы.

— Сейчас велю достать, — кивнул корчмарь и снова вознамерился куда-то побежать.

— Э, э, — попридержал его солдат. Прищёлкнул пальцами. — Быть может, у тебя и оливки найдутся?

— Оливки? А как же-с! Есть. Желаете?

— Caramba! — вскинулся Родригес; его навощённые, торчащие кверху усы плотоядно задвигались. — Желаю ли я?! А для чего, по-твоему, я спрашиваю? Тащи скорее, да смотри про остальную жратву не забудь!

— Не извольте беспокоиться.

— Однако, — хмыкнул испанец, глядя ему вслед, — если так пойдёт и дальше, эта таверна будет первой, которая мне здесь понравится. Ну и ладно. Санчо, сдавай.

За окном смеркалось. В камин подбросили угля, помещение постепенно наполнялось теплом. Парень с вином переместился от камина в уголок и оттуда с мрачным видом поглядывал на испанцев.

Стол заполнялся, как по волшебству. Вино, оливки, сыр само собой, два каплуна, зажаренных на вертеле, грибы, сосиски и яичница, тушёная баранина с бобами и большое блюдо с маслеными лепёшками. Корчмарь опустошил, похоже, всю кладовую.

Впрочем, и солдаты не остались в долгу. Расчувствовавшийся Родригес отхлебнул вина, оказавшегося к тому же весьма недурственным, заел его оливками и сыром и пожертвовал корчме пять полновесных флоринов без сдачи. Святой отец со своим учеником вкушали тут же, за одним столом с солдатами. Последним это явно льстило. Брат Себастьян от мяса отказался, но вина отведал с удовольствием. Томас следовал его примеру и тоже соблюдал умеренность. Солдаты же ели и пили в два горла.

Тем временем беловолосый парнишка в углу уже доцедил свой разнесчастный стакан и теперь понуро сидел просто так.

— Hola, muchacho! — жестом подозвал его Родригес, ставший после выпивки словоохотливым и добродушным. — Чего ты там сидишь, как старая сова? Подсаживайся к нам.

Тот вздрогнул, и солдаты замолчали выжидательно. Взгляд кнехта был какой-то испытующий и в то же время неуверенный. Что сделает? Подсядет к ним? Откажется? Все пятеро прекрасно знали, что местные простолюдины считают зазорным пить с испанцами, тем паче — с испанскими солдатами.

Однако этот парнишка колебался недолго и приглашение принял.

Санчес подвинулся, зыркнул на парня исподлобья. Стасовал колоду, срезал, раскидал на четверых.

— Ты местный? — буркнул он. — Играешь в карты?

— Местный, — отозвался парень. — Не играю.

— Зараза... А в кости?

— Нет.

— Но хоть вино-то пьёшь?

— Вино? — на лице его впервые замаячило подобие кривой улыбки. — Вино пью.

Он был высокий, страшно бледный, чуть кривился набок и старался поменьше шевелить левой рукой. Намётанный солдатский глаз мгновенно распознал недавнее ранение — куда-то в бок, под рёбра, а быть может, между рёбер.

Обидели парня, ой, обидели... Интересно, кто?