Руны Вещего Олега

– Да это я так, как говорят, россы, к слову, – ухмыльнулся полнотелый. – Мы приняли последние экзамены у наших учеников. Теперь им предстоит доказать на деле, что никто из них не отличается от настоящего северного скифа. Выбери троих, они должны будут наняться к киевскому купцу в работники или охоронцы и отправиться в Киев. Однако наша опека над ними не прекращается, поэтому ты тоже наймёшься к этому же купцу.

– А потом? – спросил Божедар и в упор поглядел на полнотелого.

– Оставайтесь в Киеве, ищите себе службу, когда будете нужны, вас найдут.

Последние слова как-то неприятно царапнули в душе, но нахлынувшие новые мысли разом приглушили этот момент. Идя в трапезную, он хмурился изо всех сил, стараясь скрыть рвущуюся из души радость. Божедар, конечно, разумел, что не просто для того, чтобы проверить подготовку учеников, отправляют его в Киев, но думать об этом сейчас не хотелось, – будут вопросы, будут и решения, главное – он наконец увидит ЕЁ!

Устойчивый, всё ещё сидевший на плетёном стуле в той же беседке, поднялся, оглядевшись по сторонам, взял метательный нож и вдруг неожиданно споро для своего большого тела, ловким броском послал его в один из шести боковых столбов беседки, удовлетворённо хмыкнул и вслед за прочими отправился на трапезу.

* * *

В караване, который сопровождал Божедар, было трое его учеников – Мутный, ехавший тоже охоронцем, и два других, в качестве работников купца.

– Эх, давненько я в Киеве-граде не был, – глядя на борисфенские берега, проговорил, потягиваясь всем телом, Мутный. – Как там, христиан не прижимают, рекут, будто новый князь не слишком к ним благоволит? – спросил охоронец, покосившись на крест, что виднелся в проёме рубахи на крепкой груди купца.

– По-разному, – махнул тот, тоже разглядывая берег, – конечно, трудней стало, церковь только на Греческом дворе, опять же таможенные послабления для христиан в Киеве скостили, но в Византии-то всё осталось по-прежнему, так что стараюсь не одну ходку в град святого Константина за лето сделать, – задумчиво молвил купец и перекрестился.

У Мутного рука чуть заметно дрогнула, он едва не перекрестился вслед за ним, но вовремя остановился: креста на нём не было, и вообще вместо Христа он теперь должен поминать Перуна и Велеса.

«Вот на таких мелочах и прогорает трапезит!» – сколько раз говорено было ученикам. Сейчас Мутный с Божедаром просто обменялись взглядами, и каждый понял другого.

Перед самым отъездом из монастыря Святого Маманта всех четверых вызвали к настоятелю. Набросив на себя монашеские мантии, они последовали за послушником. Войдя в келью, увидели в ней не настоятеля, а митрополита Сирина. Внимательно глядя на трапезитов, Сирин молвил на словенском:

– Чада мои верные, вы отправляетесь в Киевскую митрополию, которая должна была стать мощным центром обращения в истинную Христову веру дерзких и своенравных скифов-россов, язычников севера и востока. Но видимо, мы были недостаточно старательны в своих молитвах, и Господь послал нам испытание в виде князя Ольга, или Хельга, как его называют на западе Европы. Он убил наших братьев во Христе князя Аскольда-Николая и священника Серафимия, изгнал всех служителей, разорил Святую церковь и вместо неё водрузил мерзких кумиров. Сей Ольг не просто язычник, но и колдун, а значит, связан с нечистой силой, храни нас, Господь, от её злобных поползновений. – Митрополит перекрестился, за ним все трапезиты. – Оттого силу сию, – продолжил Сирин, – могут одолеть только Христовы воины, верные служители Господа нашего Единосущного. – Митрополит выразительно поглядел на монахов. – Однако появляться вам в церкви на Греческом дворе опасно, каждый христианин находится под особым оком княжеской тайной службы. Потому, дети мои, я разрешаю вам в Киеве не посещать церковь Христову, не соблюдать пост, не причащаться Святых таин, не сотворять крестное знамение и не упоминать имени Христа Бога нашего. А ежели придётся по делу вашему, то можно присутствовать на языческих праздниках и их бесовских оргиях. Сей грех ваш я отпускаю, а за души ваши, принимающие столь тяжкое испытание за веру и Святую церковь, будут денно и нощно молиться в Константинополисе наши братья-монахи и я сам лично. А сейчас снимите кресты нательные и сложите в эту шкатулку, получите их по возвращении. – И Сирин благословил каждого трапезита в дальнюю и опасную дорогу.

И вот, наконец, после продолжительного пути, снова та самая пристань, от которой Божедар два лета тому уходил со свитой митрополита Сирина. Сердце слегка встрепенулось в волнении.

– Что, Мутный, радостно домой возвращаться? – спросил Божедар.

– Прямо душа поёт, – улыбаясь, ответил Мутный и бросил взгляд на двух сотоварищей по монастырю Маманта, которые вовсю изображали восторг на своих ликах.

– Ты гляди, Божедар, я ведь за две седмицы расторговаться мыслю, ну три от силы, а там снова в путь, так что мне нужны будут добрые охоронцы. Коли случится, что лучшей службы не найдёте, приходите ко мне, обратно в Византий пойдём, – молвил купец.

Получив расчёт, они распрощались.

* * *