Руны Вещего Олега

– Нет, брат, ничего не прошло, тогда всё только началось. Четыре года назад арабы разделали нашу армию, как стая волков жертвенного барана. Ты только представь, мы потеряли Регию, Димитриаду, остров Лемнос вместе с укреплённым Тавромением, мало этого, мы потеряли Сицилию, понимаешь, Сицилию! Обнаглевшие арабы сейчас делают, что хотят, в прошлом году они в пыль разграбили окрестности Фессалоники! О чём говорить, если Империя платит дань несчастной Мисии и боится разозлить их архонта Симеона, которого сама же обучала и пестовала, надеясь, что он будет послушным исполнителем её воли… Нет, брат, нет той былой Империи, которая могла, даже не вступая в битву, выигрывать сражения. Помнишь, в том нашем последнем со стратигосом бою, тогда ведь мы едва не одолели вас, причём без войск империи, а? А теперь мы платим дань Мисии, ха-ха-ха!

– И нам тоже, брат Полидорус, – напомнил, улыбаясь, низкорослый собеседник. – Правда, говорят, что в это лето дани вы не заплатили.

– Коли б мы с тобой были василевсами, мы бы договорились, – проговорил старый воин. – Я знаю, как сражаются ваши воины, вы не агаряне, и даже не мисяне, – грек взглянул на собеседника хоть и хмельным, но внимательным и даже пытливым взглядом выцветших за долгую жизнь очей.

– Не печалься, – снова попытался увести от мрачных мыслей своего собеседника весёлый купец, – сменится император, придёт более радеющий за страну, и всё наладится!

– Нет, брат, что толку менять в старой разбитой колеснице одно колесо, когда она вся уже никуда не годится. Даже самого умного и честного императора одолеют чиновники, законы, да и сам народ, который жаждет только наживы и удовольствий. «Хлеба и зрелищ!» – это было уже когда-то в Риме, и чем закончилось? Народ, который живёт не ради государства, а для своей личной выгоды, – смертник! Ради наживы наши чиновники отдали всё в чужие руки, – торговлю, армию, строительство. Всё прогнило, брат, и годится только как удобрение на поля. Ну, куда дальше, если гордость Империи – её флот, понимаешь, флот, сейчас подряжается возить купеческие грузы, кругом процветает воровство, продают всё – паруса, вёсла, канаты, якоря, гребцов сдают в аренду на купеческие суда, когда на боевых кораблях недостаёт не только гребцов, но и воинов! А наш император по прозвищу Философ, вместо того чтобы навести порядок, женится бесконечное число раз, пишет трактаты да мается желудком…

– А я-то думал, что делают в торговой гавани Херсонеса два военных дромона? – хлопнул себя по лбу дланью низкорослый купец.

– Они привезли в город мрамор и надгробные плиты, а оттуда повезут зерно, – горько проговорил старый Полидорус.

– И что же думают в Константинополе? – спросил, как бы между прочим, Скоморох. – Что думает твой патрикий, неужели он этого не замечает?

– А ты ведь, брат, тоже воин, ты не торговец, – вместо ответа тихо проговорил грек, лукаво сузив крепко захмелевшие очи. – Я тогда долго плыл по течению Танаиса и думал, обо всём думал и понял, что ты воин, только тайный! Признайся, ведь так? – Он глядел на руса в упор, и нужно было давать ответ.

Скосив взгляд на уснувшего тут же на лаве после доброй еды Ерофеича, поглядев по сторонам, не слышит ли кто из слуг, что иногда приносили вино и еду, Скоморох так же шёпотом ответил:

– Да, я воин.

– Вот, – удовлетворённо кивнул Полидорус, – и отвечаешь ты, как воин, а не хитрый торговец.

Их беседа затянулась почти до утра, когда они, сломленные вином и усталостью, наконец, задремали тут же на широких мраморных скамьях. Но долго спать им не пришлось, на рассвете всех разбудил громкий стук в ворота и требовательные крики снаружи.

– Хозяин, вставай, там гости, живее! – тормошил сонного Полидоруса Гроза.

– Какие ещё гости, я никого не звал, – недоумённо протирая кулаком сонные очи, возмутился старый воин. – Погоди, неужели патрикий нежданно нагрянул, так он же недавно был…

– Это не патрикий, это, скорее всего, тайная стража из Херсонеса, за твоими гостями, – кивнул работник на уже проснувшихся и осторожно выглядывающих русов.

– Какого дьявола, откуда они узнали про моих гостей? – мигом пришёл в себя Полидорус.

– С воинами твой слуга Ермолай…

Старый грек привычно вооружился, не забыв не только опоясаться мечом, висевшим тут же на стене, но и прихватить шлем с гребнем и щит с Афиной Палладой, на груди которой красовалась голова Горгоны со змеями вместо волос. В сопровождении нескольких вооружённых слуг-охранников он устремился на каменную площадку у ворот, откуда вскоре раздался его хриплый недовольный глас, щедро пересыпаемый грубой солдатской руганью.