Русь без креста. Язычество – наш «золотой век»

Я даже не буду говорить, что из былин, на которые ссылаются мои оппоненты, можно с той же легкостью вывести обыденность и нормальность для древней Руси превращения калеки-паралитика с тридцатитрехлетним «стажем»[37] в могучего воина или способности идущего за плугом пахаря три дня удерживать дистанцию между собой и нагоняющими его конниками. Даже в своем сегодняшнем варианте былины ясно говорят – пахарь, крестьянский сын, может стать в один ряд с родовитой воинской знатью только чудом. В самом буквальном смысле слова. Чудо может произойти с ним (Илья), чудо может сотворить он сам (Микула), но без чуда не обойтись… В Индии, кстати, тоже подобное случалось – кшатрий Вишвамитра стал брахманом путем, обычным для индуистских преданий, – неистовой аскезой заслужил благосклонное внимание Бессмертных. Но из этого нельзя ведь делать вывод, что индийское общество – не кастовое.

Кстати, Илья в одной былине сам говорит, как относится былинная мораль к подобным переменам общественного положения без чудес:

Не дай Боже делать из боярина – холопа,
Из холопа – дворянина, из попа – палача…

Чудо – это одно, это вмешательство Воли, предопределившей все в этом мире, в том числе и отличия каст-«родов». А вот посягать на это человеку – «не дай Боже».

Но я не буду особенно на всем этом задерживаться. Нет, я просто-напросто спрошу – а как часто с момента исцеления Илья показан в былине за пресловутым «созидательным трудом»? А Микула – после встречи с Вольгой и вступления к князю «во товарищи»? Читатель, если вы знакомы с былинами, вы и сами знаете ответ – никогда.

В былине про исцеление Ильи его мать, наблюдая, как выздоровевший и наполнившийся небывалой силой сын расчищает лес под пашню, грустно произносит:

Видно, дите будет нам не кормилицо,
Станет ездить, видно, по полю чистому…

То же в других вариантах произносит отец: «Этот, видно, сын у меня будет ездить во чистом поле, во чистом поле будет поляковать, и не будет ему поединщика». А казалось бы – почему? Ну, повоюет, а потом – как впоследствии и будут поступать отслужившие солдаты – снова к крестьянским хлопотам, за плуг, за косу, за плотницкий топор. Но былина четко говорит – так нельзя. Ставший воином никогда не будет хлеборобом.

Микула, приняв предложение князя стать его спутником, навсегда расстается с сохою, иногда даже закидывает ее на небо. Он прощается с нею, говоря, что ему не придется больше пахать. Кем бы ни был человек изначально, став (чудом, как мы говорили; другого пути былины не предполагают) воином, он больше не может уже прикасаться к орудиям пресловутого «производительного труда». Даже в крестьянской обработке былины ясно говорят – человек ИЛИ воин, или пахарь. Удачное совмещение этих занятий возможно разве что в кинофильме-сказке советских режиссеров Роу или Птушко – но не в реальной жизни, и не в эпосе, созданном людьми, знавшими, что такое война, и сохранявшемся людьми, знавшими, что такое труд пахаря.

Да и отчего бы не знать о невозможности такого сочетания русским певцам, когда еще в XVII веке донские казаки, к которым хлынула из взбаламученной Смутным Временем центральной России толпа переселенцев, нарушая их привычные обычаи, постановили: «А егда кто из казаков станет землю пахать и хлеб сеять, того казака бить и грабить». Там, на окраине Русской земли, сохранились старые обычаи, и не зря за пределами расселения новгородцев разве что на казачьем Тихом Дону сохранились песни на былинные сюжеты.

В чем же дело, откуда эта «укоризну творишь… роду своему»? Во всяком случае, речь не о презрении к труду и труженикам. Здесь дело совсем иное – скажем, викинги ничуть не презирали своих женщин, но даже одна деталь женской одежды или украшение на мужчине могли стать вечным позором, поводом для развода, и не было для норманна оскорбления непростительней, чем сравнение с женщиной (поэтому, кстати, норманны, в отличие от славян, не носили серег). Кастовое общество – мы уже говорили об этом – как раз отличалось меньшим презрением к низшим, чем позднейшее классовое, будь то классические рабовладельцы античности, феодалы Средневековья или буржуа Нового Времени. Голова – если в ней есть хоть чуть-чуть мозгов – не презирает свои ноги.