- Куда ехать и зачем ехать?.. Если кончился день и приходит ночь, встретим ее с полными стаканами. Нужно спешить только тогда, когда плохо, и не нужно спешить, когда хорошо. Впро-чем, плохого вообще нет, - добавлял он.
Что же касается вечности, то Владимир, кажется, на свой вкус почувствовал ее, так как окончательно махнул рукой на родительское благословение и всех своих коров; таскал из города кульки, наскоро разыскивал местечки на природе и метался с бутылками, шашлыком, так как отдавался этому со всей страстью.
Иногда после пятнадцатой рюмки, размахнув рукой и стоя над ковром со стаканом в руке, он кричал:
- Распахнулась душа! Эх, необъятная моя! Спасибо тебе, Валентин! Душу, брат, почувст-вовал и полюбил всех, черт вас возьми.
- Коров-то забыл своих? - говорил Валентин.
- Забыл, брат.
- И не жалеешь?
- Что их жалеть, когда для меня теперь все... изъясняться я не умею, но ты душу мою, Валентин, понимаешь? Понимаешь, что я все могу сделать?
- Как же не понимать, - спокойно отвечал Валентин. - Как о коровах перестал думать, так человеком стал.
- Вот именно, Валентин, человеком!
Баронесса Нина сначала испуганно оглядывалась, когда ей приходилось быть в обществе Валентина. Но потом присмотрелась к нему и успокоилась. И когда Валентин что-нибудь гово-рил и рассеянно клал ей руку на плечо, она взглядывала на него с серьезной доверчивостью ребенка и смотрела на лица других, как бы по их отражениям воспринимая то, что говорил Валентин.
Иногда всей ватагой заезжали куда-нибудь в знакомую усадьбу; на большой террасе, выхо-дящей в сад, накрывался стол, и до самого рассвета светились огни сквозь густую зелень дикого винограда.
- Последние дни я здесь, последние, друзья! - говорил Валентин, допив до лирического тона. - А там я исчезну для вас, быть может, навсегда, вы же все останетесь здесь...
- У догорающих очагов, Валентин, - прерывал, вскочив, Авенир.
- У догорающих... - повторял Валентин, - а я дальше, дальше... в бесконечность.
- Ты - человек будущего, Валентин! - возбужденно восклицал Федюков.
- Истинный человек будущего, - говорил Валентин, не взглянув на Федюкова.
И когда кто-нибудь из более трезвых людей спрашивал у членов этой компании, чего это ради они все перебесились так, то каждый спокойно говорил:
- Провожаем Валентина.
- Все еще на Урал?
- Неизвестно. Теперь, вероятно, дальше.
- Может быть, в последний раз нынче пьем, а завтра не увидим его больше. Эх! вот за кого в огонь и в воду. Да что вы понимаете! - кричал вдруг Владимир обиженно, если он был в соот-ветствующем состоянии. - Не понимаете вы этого человека, и никто его никогда не поймет, и черт с вами!
Если женщины мало пили, Валентин говорил:
- Может быть, последний день вы со мной. Я исчезну, и тогда вы опять вернетесь к лямке своей повседневной жизни. А сейчас вы должны жить вместе со мной одной этой жизнью. - Причем он по своему обыкновению широко поводил рукой, захватывая этим движением спав-шую в ночном покое землю и далекое звездное небо.
XLIII
Когда подошел день рождения Александра Павловича, то все нагрянули к нему.
Дам решили не брать, так как Авенир с Федюковым теряли на охоте всякий рассудок и могли всех поставить в неловкое положение. Хотя Валентин и говорил, что ничего, пусть привы-кают, потому что в будущем, может быть, и не к тому придется привыкнуть.
Александр Павлович накануне с самого утра переливал бутылки у окна, смотрел их на свет, прищурив один глаз, потом наливал рюмочку, чтобы попробовать, и, сморщившись, щелкал пальцем и говорил сам себе:
- В самый раз.
Вся его маленькая подвижная фигурка с большими висячими усами, которые он при обду-мывании чего-нибудь машинально завивал на палец, дышала энергией и удовольствием люби-теля, готовившегося не ударить лицом в грязь.
В маленькой комнате рядом с передней, где стояла стеклянная горка с посудой и медный умывальник с тазом за дверью, помещался главный склад настоек. Сюда все сносилось и ставилось на стол, покрытый клеенкой.
В погребе, на земляном полу, стояли вынесенные пока сюда блюда с заливным поросенком. Соты свежевырезанного меда тоже спрятались здесь в деревянной миске, чтобы не растеклись раньше времени.
А в каменном углублении темнели бутылки и бутыли с крепким игристым медом, который, по словам хозяина, валил человека с ног после одной бутылки.
Приготовив все это, он вечером занялся и самой сутью дела: сборами на охоту. В зальце на круглом столе были насыпаны аккуратными кучками порох, дробь и патроны. Картонные, с медными донышками ружейные гильзы насыпались порохом, забивались картонными пыжами и ставились в ряд по столу.