Русь - Дорога из глубин тысячелетий, Когда оживают легенды

Концепции митраизма и зороастризма нашли отражение в славянских верованиях о борьбе сил добра и зла, Белобога и Черно-бога. Так, об обрядах пития сурицы "Велесова Книга" гласит: "И мы пьем ее во славу божью… И если иной не удержит своего естества в этот раз и скажет безумное, то это от Чернобога, а другой получит радость — и это от Белобога" (III, 22). Причем в некоторых учениях (возможно, сакральных), Белобог и Чернобог, видимо, считались двумя сущностями единого Дажьбога, светлой и темной, хотя чаще под Белобогом понимался сам Дажьбог. А настоящее имя Чернобога осталось нам неизвестным скорее всего, оно было табуировано и вслух его предпочитали не поминать, заменяя словом «Кашей» — «раб», поскольку точно так же, как в мнтраизме и зороастризме, воплощение зла считалось побежденным и скованным, хотя и предполагалось, что где-то в будущем этот бог вырвется на свободу, после чего будет побежден окончательно. Поэтому и в русских сказках Кащей предстает обычно скованным цепями где-то на краю земли, а освобождается после нарушения тех или иных запретов.

Зафиксирован у западных славян и самостоятельный культ поклонения Чернобогу, хотя лишь в единичном случае. Может быть, он возник под влиянием западных учений — в это время на бывших территориях Рима обильно множились теории и секты дьяволопоклоннического толка. Ведь, естественно, и в Восточную Европу проникали самые разнообразные религиозные веяния. Так, изложенное в летописях учение «волхвов», взбунтовавших в XI в. народ на Верхней Волге, приносивших в жертву женщин и пойманных воеводой Яном Вышатичем, гласило, что дьявол создал материальный мир и человека, а Бог лишь вдохнул в него душу. К древнеславянским верованиям эти «волхвы» и их теория не имеют ни малейшего отношения — в них легко узнать проповедников какой-то из манихейских сект: павликиан, или, скорее всего, болгарских богумилов, которые от византийских преследований разбегались как раз в это время в соседние страны. Фрагменты их учения часто отслеживаются и в фольклоре финно-угорских народов.

А в некоторых случаях бывает даже трудно представить, когда и какими путями пришли те или иные формы верований, зафиксированные позже на Руси. Так, уже в XVIII в., сразу же после того, как нарушилось единство церкви и государства, державшее народ под неослабным контролем, в Центральной России вдруг резко расплодились секты "хлыстовского толка", сохранявшие христианскую символику, но ритуалами уходящие в какие-то невообразимые глубины времен. Скажем, члены секты скопцов лишали себя мужского хозяйства, а женщины выжигали груди. Сразу напрашивается параллель с малоазиатскими культами Великой Матери, жрецами которой были скопцы, а некоторые жрицы, судя по всему, подвергались той же процедуре (что и отразилось в преданиях о безгрудых амазонках). Да и формы богослужения скопцов — экстатические радения — в древности соответствовали тому же самому культу.

В других «хлыстовских» сектах практиковались групповые сексуальные оргии, причем дети, зачатые в таких обрядах, объявлялись «христами» и «богородицами». Но и эти ритуалы были известны в религиях Ближнего Востока, и опять же относились к формам почитания Великой Матери. И дети, зачатые в актах обрядовой проституции от неизвестного отца, считались рожденными от богов. А были и секты, где отмечен обряд причащения "кровью и плотью богородицы", для чего у девственной избранницы торжественно срезался сосок, частицы которого вкушали верующие (см., напр., Личутин В. В. «Скитальцы». М., 1988). Тут уж вообще видны явные следы не только древних человеческих жертвоприношений, но и ритуального каннибализма. С каким народом попали эти обряды в центр России, остается лишь гадать — с балтами, финнами, утрами? Ведь в глубоком прошлом в этих местах кто только не жил — как уже упоминалось, на Каме найдена даже статуэтка египетского Амона. Впрочем, как уже отмечалось, тайные секты, практиковавшие оргии, кровавые ритуалы и людоедство, отмечались и в Риме в исторически известные времена.