Русь и Орда

– Помолился, княже? – спросил он, надеясь вовлечь князя в разговор и как-нибудь подбодрить его. При веселом, общительном характере Михайлы Александровича прежде это удавалось ему без особого труда.

– Помолился, Афоня, – безразличным голосом ответил князь.

– Ну, вот и ладно! Господь твою молитву услышит беспременно. Он тя не покинет! Ты только крепче верь в Его милость, да и сам не поддавайся кручине.

– Легко сказать! Второй месяц уже в плену досиживаем…

– Второй месяц! Да нешто это много? Иные и годы сидели. Да ведь и не в татарской неволе томимся: держат нас тут неплохо и харч дают важный.

– Утешил хворого золотой постелью, – невесело усмехнулся князь.

– А что? Все лучше, нежели сидеть в яме, в железах либо в колодках. Могло быть и так.

– Погоди, может, еще и в яму посадят. От Москвы всего ожидать возможно… Сколько крови-то на ней нашей, тверской!

– За ту кровь она Богу заплатит, княже. А ныне не те времена. Вот увидишь: заставят Дмитрея нас ослобонить.

– Я и сам того ждал. Да когда оно будет-то? Должно, когда черт помрет, а он еще и хворать не начал…

Коробов открыл было рот, чтобы что-то ответить, но в этот миг дверь чуть слышно скрипнула, и на пороге выросла стройная фигура боярина Вельяминова. Обежав горницу глазами и убедившись, что в ней нет посторонних, он быстро подошел к Михайле Александровичу вплотную и, не переводя духа, негромко сказал:

– Знай, княже: ныне поутру прибыл ханский посол к Дмитрею Ивановичу. Я его давно ждал, ибо, как только тебя схватили, тотчас отправил к хану гонца с упреждением и молил не оставить тебя в беде.

– Спаси тебя Христос, Иван Васильевич! А хан Абдаллах…

– Я не к Абдаллаху посылал, а к Азизу, княже. Абдаллах и Мамай с Дмитреем сейчас хороши и могли взять его сторону. А хану Азизу давно дань Москвой не плачена, и он, поди, рад будет такому случаю. К тому же он, кажись, ныне сильней.

– Ну и что ж тот посол?

– Посла велено поставить на Посольском дворе, и, когда его князь великий примет, того не знаю. Опасаюсь я одного: что Дмитрей да митрополит сумеют как-либо татарина улестить али наплетут ему на тебя такого, что он их действа одобрит. Сам ведаешь, святитель наш на таких делах собаку съел.

– Как же быть-то теперь? – забеспокоился Михайла Александрович. – Ты бы не мог, боярин, с тем послом свидеться либо кого подослать к нему?

– Коли случай будет, вестимо, не премину. Только навряд ли то удастся: Дмитрей наказал своим людям с ханского посла глаз не спускать и тотчас доводить ему, куда он пойдет, что станет смотреть и с кем общаться. А меня Кошка, по всему видать, тоже кой в чем уже уподозрил. Потому и тороплюсь обсказать тебе все, покуда он не нанюхал моего следа.

– Что же мне делать-то?

– Ты жди. Ежели мне с послом говорить удастся, я тебя упрежу: приду сюда сам. Хоть и не один буду, но ты знай: показался я, – стало быть, все ладно. А коли до третьего дня меня не увидишь, подымай шум и требуй, чтобы тебе самому дозволили говорить с ханским послом. Перед тем за день попросись погулять в саду, ходи поближе к тыну и после скажешь, что слыхал, как по ту сторону прохожие о приезде посла промеж собою говорили.

– Ладно, сделаю. Только нешто они дозволят?

– Спробовать все одно надобно. Может, и испужаются, когда станет им ведомо, что ты о приезде посла знаешь.

– А кто посол-то?

– Молодой какой-то татарин, видать, из ханов: бунчук о трех хвостах. Ну, ин ладно, оставайся покуда с Богом, Михайла Александрович, и уповай на Его милость. А я пойду. Коли кого из Гавшиной братии повстречаю, скажу, что приходил увещевать тебя о крестоцеловании. Да все лучше уйти неприметно.

– Али никто не видел, как ты вошел?

– Видела челядь, да ей что? Нешто мало нас, бояр, к Гавше либо к тебе от Дмитрея приходит?

Глава 13

Минуло еще два дня, а Вельяминов не появлялся. Впрочем, Михайла Александрович не очень и надеялся, что боярину удастся говорить с послом, а потому сам приготовился действовать, как было условлено.

На следующий же день он попросил выпустить его на прогулку, что было ему, как обычно, дозволено. Гавша Андреич вышел в сад вместе с ним, но едва они успели пройти из конца в конец, как явился воевода Плещей – младший из братьев митрополита – и позвал боярина к великому князю.

– А чего там стряслось? – лениво спросил Гавша.

– Почто зовет тебя Дмитрей Иванович, мне неведомо, – ответил Плещей, – а только наказывал он, чтобы ты был немедля.

– Ин ладно, иду… Только уж ты, Александр Федорович, побудь тут покеда с князем Михайлой. Чай, он долго гулять не станет.

Все это было как нельзя более на руку Михайле Александровичу. Покуда боярин и воевода разговаривали промеж собой, он стоял у самого забора и свободно мог слышать, что говорилось на улице. Оттуда в это время и впрямь доносились какие-то громкие голоса.

Таким образом, с этой стороны все было подготовлено, и на другой день, едва пообедав, князь Михайла через прислуживавшего ему отрока передал Гавше, что хочет с ним говорить.