Русь и Орда. Книга 2

Когда князю Михаиле Александровичу сообщили, что с ним, по велению великой ханум, будет говорить Карач-мурза, только что возвратившийся в Сарай, – он сразу почувствовал, что дело его принимает скверный оборот. Все же, еще не теряя надежды и желая узнать, что произошло, он без промедления отправился к Улу-Кериму. Но хитрый царедворец, понимая, что еще не настало время показать себя открытым врагом Карач-мурзы, Тверского князя не принял, сказавшись больным.

Делать было нечего, и на следующий день, в назначенный час, князь Михаила явился во дворец и тотчас был проведен в малый приемный зад, где ожидал его Карач-мурза.

– Будь здрав я благополучен на многие годы, царевич, – поклонившись почтительно, но с соблюдением достоинства, промолвил Тверской князь. – Не ждал я такой радости, что доведется мне повстречаться в Орде со старым знакомцем. Чай, ты меня помнишь?

– Помню, князь. Будь здрав и ты. Я тоже не ждал тебя здесь увидеть. Почто пожаловал?

– Перво-наперво, прознавши о том, что кончилась в Сарае замятия и воцарилась великая супруга благодетеля моего, покойного хана Азиза, почел я долгом своим приехать поклониться нашей царице самолично, дабы знала она, что я ее верный слуга. Здорова ли матушка наша Тулюбек-ханум, да будет к ней вовеки милостив Господь?

– Великая ханум здорова, и Аллах не оставляет ее своими милостями. Ей будет приятно услышать твои слова, и она их от меня услышит. Но сейчас другие дела не позволяют ей принять тебя, и она повелела, чтобы это сделал я. Если у тебя есть какая-нибудь жалоба или челобитье, я готов их выслушать.

– Хотел бы я довести о том царице лично, – помолчав, промолвил князь Михаила, – но если того не можно, что делать? Скажу, как она велит, тебе: да, есть у меня и жалоба, челобитье!

– Говори, князь.

– Ты небось помнишь, царевич, как, назад тому три года, насказали тебе в Москве, будто сею я на Руси усобицы и смуту? И как ты, поверив тем наговорам, обязал меня поцеловать крест Московскому князю, Дмитрею Ивановичу?

– Помню, князь. Я был послан великим ханом, чтобы рассудить вас и наладить промеж вами мир. И сделал это так, как мне повелевала совесть.

– Ты не домысли, что я тебя в чем виню, царевич. Я ведь понимаю, – на всех разом и Бог не угодит. Но вот знай: не минуло с того дня и трех месяцев, как Московский князь, со своим войском, напал на Тверь. Первым напал! Теперь разумеешь, каков он есть и можно ли ему было верить? Небось и волк скажет, что коров дерут зайцы, а на него лишь поклеп!

– Умный человек, когда видит, что над его головой занесен меч, не ждет, пока он опустится, а первым наносит удар. Так поступил и князь Дмитрей.

– Мой меч был в ножнах, царевич!

– Но он был уже хорошо отточен. Если бы ты не готовился к походу и задолго не сговорился о том с князем Ольгердом, – ваши войска не смогли бы тотчас оказаться под стенами Москвы.

– А что мне было делать, коли он сам на меня напал? Я лишь дал ему острастку, и на том стали квиты. Однако он, малое время спустя, снова пограбил мои города, и вот уже четвертый год льется, по его вине, русская кровь и нет в наших землях ни покою, ни мира.

– Чего же ты теперь хочешь?

– Челом хочу бить царице на него, на моего ворога! На Руси нет от него жизни ни одному честному князю, а и ей, царице нашей Тулюбеке, храни ее Бог, какая с того радость и польза, что княжит оп по Мамаеву ярлыку и ему, вашему лиходею и вору, дань платит? И дала бы она ярлык на великое княжение во Владимире мне. Тверскому князю, чей род честнее и старше, московского! Тогда бы и на Руси был порядок, и она, царица, исправно получала бы законом положенную дань. А за ярлык я, вестимо, дал бы богатый выход, да и тебя, царевич, не оставил бы в обиде.

– Везир Улу-Керим уже довел великой ханум твое челобитье. И она повелела мне ответить: великое княжение во Владимире надлежит Московскому князю Дмитрею Ивановичу, который получил свой ярлык от ее покойного супруга, великого хана Азиэа-ходжи, чью волю почитает она священной. А тебе, князю Михаиле, княжить в Твери, с Московским князем жить в мире, с князем же литовским, Ольгердом дружбы не водить, поелику он есть наибольший ворог и Руси и Орды.

*В то время город Владимир официально еще считался столицей Руси и князь, получающий ярлык на Владимирское княжение, тем самым приобретал верховное старшинство.

Выходом называлось особое обложение, которое вносил в ханскую казну князь, получивший ярлык.

– Так, – растерянно пробормотал Михаила Александрович, выслушав этот ответ, не оставлявший ему никакой надежды. – Вот и выходит, что правда-то прежде нас померла.

– Я передал тебе ответ великой ханум, – холодно промолвил Карач-мурза, – а теперь от себя скажу: тебе тот ярлык все одно без пользы, лишь пропали бы зря твои деньги. Тебе не одолеть князя Дмитрея.

– Почто ты так мыслить?

– Потому, что он перед Русской землею чист, а ты кругом замаран. Он с тобой своею силою воюет и татар небось в помощь не зовет, хотя и мог бы. А ты, что ни год, литвинов на Русь приводишь. Нешто она тебе такое простит?