Русь и Орда. Книга 2

Не вельми изобильно ныне на столе у великого князя Тверского: вяленая рыба, хлеб с половой да овсяная каша, – и все, что подано к вечере, да и того помалу. Месяц уже длится осада, и все в городе съедено, – не то что лошади либо собаки, – почитай, крысы ни одной не осталось. Еще два-три дня, от силы седмицу, на корье да на полове продержаться можно, а потом? Помощи нет ниоткуда, Вельяминов как в воду канул. Три ночи сряду уже, как было условленно караулят люди на стене, а вестей все нет

Оторвавшись с усилием от этих невеселых мыслей, Михайло Александрович поднял голову а оглянул сидевших за столом. Кроме его семьи да ближних бояр Евстафия Свечина и Романа Щербинина, тут никого не было, – до гостей ли теперь? Хмурый взгляд князя потеплел, остановившись на любимце его, малолетнем княжиче Василии.

– Что не ешь, Василек? – ласково спросил он, – Пожуй вот кашки. Ею на Руси все богатыри были вскормлены.

– Муторно мне от нее, – опуская голову, ответил семилетний княжич.

– Тогда рыбки возьми.

– Я ел, батюшка, а еще не могу, больно солона.

– Ну, коли есть не хочешь, отгадай загадку. Что оно такое: в воде родится, а воды боится?

– Соль!

– Верно! Ну, это ты, должно быть, знал. А вот другую: какая сила любого воеводу да и лучшую рать повалит?

Мальчик задумался. Потом вскинул на отца серьезные серые глаза и, будто чего-то испугавшись, снова потупился.

Что же ты, Василек? Спробуй отгадать.

– Москва, батюшка…

– Эко сказал! – с неудовольствием промолвил князь Михаила. – Москву мы сколько били, и еще побьем. А сила та – сон. Пойди-ка, брат, спать, я вижу, ты давно носом окуней ловишь.

Маленький княжич, помолившись на божницу, ушел, и за столом на некоторое время воцарилось угрюмое молчание.

– Голодует народ, – сказал наконец боярин Свечин. – Намедни иду я по Микулинской улице, а навстречу гость Кузьма Саларев и на кукане три лягухи несет. «Вот, говорит, разжился белорыбицей, теперь попирую!» Да неужто же, спрашиваю, станешь ты такую погань есть? А он в ответ: «Лягуха-то? Прежде и верно была погань, а ныне по рублю за каждую отвалил!»

– Да, дела, – протянул боярин Щербинин, после чего снова все надолго замолчали… Час был уже поздний, сквозь открытые окна в трапезную вливалась ночная тьма, черной жутью заполняя все углы и закоулки, куда не достигал немощный свет восковых свечей.

– Минувшего ночью снова видели Настасью Юрьевну, – промолвила княгиня Евдокия Константиновна, тревожно вглядываясь в проем, открытый в смежную комнату.

*Князь Михаила Александрович был женат на своей двоюродной сестре, дочери Тверского князя Константина Михайловича.

– Кто видел? – вздрогнув, спросил князь Михаила.

– Девки мои, Дашка да Улька. Не знаю что, – прежде коли со мною такого не бывало, а вечорм что-то боязно стало одной, я им и наказала сидеть в опочивальне, покуда не усну, а уж тогда тихо уходить. Долго мне не спалось, уж близко к полуночи они вышли… Ну и тут, внизу, в переходе меж большой трапезной и передней горницей, ее и увидели. Бгелая, сказывают, и светлая вся, лик скорбный, ровно мученицы… Как глянула на них, они так и упали ничком, будто бы им кто ноги перебил. А когда пришли в память, ее уже не было.

– Ну, может, и врут твои девки, – пробормотал Михаила Александрович. – Они у тебя мастерицы языками кружева плести.

– Чего бы им врать-то? Они о том и сказывать не хотели, чтобы меня не растревожить. Сама я заметала, что Дашка весь день не в себе, стала выспрашивать, – она и туда, и сюда, – еле дозналась от нее правды. После уж и Ульку допросила, – она слово в слово сказала тоже.

– Давно уже покойница не являлась, – промолвил старик Щербинин. – В последний раз видели ее, кажись, перед кончиной родителя твоего, годов тому с тридцать. А ныне вот снова… Не иначе как быть у нас беде

– Глупости все это, – резко сказал князь Михаила. – Глупости и бабья брехня. Эдак, коли всякой сказке давать веру, можно и впрямь довести себя до беды. Пошли лучше спать, утро вечера мудренее! Да чтобы о Настасье Юрьевне никакой болтовни не было, и без того люди слабнут.

Все, помолись, разошлись, только сам князь еще задержал в трапезной. Подобно всем своим современникам, он был суеверен, и хоть другим того показывать было нельзя, – взволновало услышанное. Он хорошо знал историю этого дворцового призрака Тверских князей: прадед его Ярослав Ярославич, – брат Александра Невского и первый удельный князь Тверской, – попал как-то на свадьбу к одному новгородскому боярину, в тот самый час, когда дочь его обряжали к венцу. Невеста с первого взгляда так полюбилась князю, он силою увез ее и против ее воли на ней женился. Брак несчастлив, молодая княгиня вскоре умерла, и с той поры призрак ее появляется во дворце Тверских князей, всегда предвещая беду или чью-нибудь смерть.

«Вот и ныне второй раз уже ее видят, – с тревогой подумал Михаила Александрович. – Да дела-то и вправду такие, что в самую пору ей теперь появляться…»

Гул шагов за дверью оторвал князя от этих печальных размышлений. Вошел воевода Яхонтов и, протягивая ему небольшой камень, обернутый полоской серой бумаги, сказал: