Русь изначальная. В 2 томах. Том 2

У страха быстрые ноги. Много ромеев догадалось искать спасение в Гебре. Горная река не была полноводна сухими днями лета, но быстра. Кто-то тонул, то ли по неумению плавать, то ли бросившись в воду с оружием.

Со свистом, с гиканьем, как гонят непослушный табун, россичи плетями гнали вон из лагеря толпы пленных, чтобы те не успели, опомнившись, взяться за оружие, которое было разбросано повсюду, подобно щепе и веткам на лесосеке. В лагере остались тела неразумных или медленных умом.

– Куда полон девать? – спросил Крук походного князя. – Их раза в четыре более чем нас. Не упасешь такое стадо. Уголичей нет, чтобы им продать. Нам они ни к чему. Кормить их, что ль! А не побить ли их, лишнего времени не тратя?

– Один ты их не посечешь, Старый, – ответил Ратибор. – А он, – князь указал на Мала, – будет ли тебе помогать? Спроси его.

Мал отвернулся. Шрам на лице подтягивал верхнюю губу, топорща ус; никто не сказал бы, то ли смеется молодой сотник, то ли просто слушает.

Махнув плетью, Мал ответил с презрением:

– Этих-то бить! Будь они хазары…

5

На высокой лошади под седлом с крутой лукой, в доспехах, травленных ореховой краской, Малх ничем не отличался от россичей, не будь у него черных бровей, не будь черных усов, хоть и битых проседью.

Как все, Малх брил щеки и подбородок. За два десятка лет усы отросли косами, пушистые концы которых доставали до груди. Малх обучился росской езде, искусству более легкому, чем стрельба из лука, конь под ним шел, слушаясь мысли наездника.

Всадник прочесывал толпы пленных в поисках начальников. Перед ним шарахались, как бараны, в стадной судороге страха. Раненые перевязывались обрывками туник и хитонов. Другие бессмысленно глядели на кровь, сочащуюся из пореза острым клинком. Всклокоченные волосы, искаженные лица с разинутыми ртами. Очень много было полуголых. Рубцы от плетей багрово вспухали на лохматой груди, волосатой спине.

Привыкнув быть жестокими и получать жестокость взамен, внезапно разбуженные и брошенные сразу на край существования между смертью и рабством, солдаты сделались слабее, пугливее детей.

– Где комесы? Легаты? Центурионы? – спрашивал Малх. Его не понимали.

Кто-то плакал, стонал. Иные лежали или сидели, охватив голову руками, переживая час неведомого ранее ужаса. Происшедшее еще не осознанно, надежда уже потеряна. Беде как бы не доверяют, как не сразу мирится со случившимся тот, кто потерял близкого.

Легионы были естественным зеркалом империи: бесправие, разрыв связей, себялюбие, одиночество перед Властью, одиночество перед богом, смирение вместо воли.

Легионы были способны в руках умелых начальников к смелому натиску: в бою солдат хочет или не хочет, но защищает свою жизнь в стремлении убить противника. Так же были способны легионы терять самообладание, бежать, отдавая себя истреблению, и переходить на сторону противника. Легионы империи нуждались в поступательном движении. Они достаточно стойко оборонялись в крепостях и плохо – в поле. Отступать не умели. Охват войска даже малыми силами превращал строй в стадо.

Малх услышал призывы страстной молитвы:

– Бог величайший, взгляни на грешника! Бог предвечный, смилуйся! Прости меня, всемогущий! Храм, храм обещаю тебе! Храм! Храм! Помоги же мне, владыка неба и земли! Верую, верую, верую!

Верования россичей дали душе Малха ясность, которой он раньше не знал. Боги днепровских лесов не походили на полнокровных, страстных, капризных обитателей эллинского Олимпа, боявшихся высшей власти Судьбы. Ничего не было в росских богах и от непостижимо-троичного бога христиан, пасшего беспомощных людей с безжалостностью эллинского Рока и карающего за поступки, совершенные по его же воле.

Жизнь среди россичей освободила Малха от праздного гнета размышлений о сущности божеств. Верить? Не верить? Никому не нужен ответ. Следовало жить по велению совести. Потом погребальный костер поможет душе покинуть бремя мертвого мяса и костей.

Кто это здесь молится богу, предлагая ему взятку по христианскому обычаю, как базилевсу или сановнику?

Молящийся замолчал при виде Малха. Широкая кайма на его тунике свидетельствовала о высоком положении владельца. Рядом с ним на камне сидел старик в красной одежде. Метким ударом кончика плети Малх заставил его поднять опущенную голову. Вглядываясь в окружающих, Малх заметил еще нескольких, лицами или одеждой выделявшихся из солдатской массы. Позвав товарищей, Малх выгнал за оцепление десятка два пленных.

Сановник снова забормотал молитвы, стараясь держаться поближе к Малху.

– Ты думаешь, меня бог послал к тебе на помощь? – спросил Малх ромея, отталкивая его ногой. Малху нужен был старик в красной тунике.

– Кто ты?

– Я Кирилл, патрикий империи, – гордо ответил старик. Его бритое лицо в крупных морщинах сохраняло выражение достоинства.

– Кем ты был в войске?

– Я командовал двумя легионами.

– Куда ты их вел?

– Я хотел встретить славянских варваров, чтобы изгнать их из Фракии.

– Ты уже встретил их, – в Малхе проснулась ирония.