Русь на Мурмане

В видения вновь проникли звуки бубна. Удары теперь были быстрыми, резкими, торопились один за другим. Они были похожи на черный водоворот, в который затягивало Митроху. Он хотел закричать, но не услышал самого себя. Он стал цепляться за черные смолистые и такие же липкие, как смола, стены воронки, куда его засасывало. Это помогало ненадолго. Потом он срывался и погружался в удушливый деготь еще глубже.

Через очень долгое время, за которое он успел два раза умереть, его подхватило, как будто кто-то поймал за ворот, и куда-то швырнуло. От страха Митроха ужался до размеров маленького, жалко пищащего комка. Он видел перед собой гигантский плавник на спине огромной рыбины. Он сидел на рыбьей спине и куда-то двигался на ней, как на коне. По сторонам проплывали морды, лапы, длинные птичьи ноги и клювы.

Его бил озноб. Он кричал, отбивался кулаками от плоских рыл, тыкавшихся в него тупыми холодными носами и мокрыми пастями.

Видения не кончались.

Он лежал на черной земле под красным светилом, не похожим ни на солнце, ни на луну. То с одной стороны, то с другой из светила вырастали острые углы, иногда они вылезали все вместе, образуя багровый пятиугольник. Вокруг Митрохи ходили туда и сюда лопские духи тонто то ли с собачьими, то ли с волчьими мордами. Потом среди них появился другой. Он был крупнее и страшнее — точь-в-точь оживший истукан с Кузовов. На плечах сидел валун с отверстиями глаз и каменной складкой рта, на макушке у него рос мох. От его поступи тряслась черная земля. Он поднял Митроху и с силой бросил наземь. Снова поднял и обрушил ему на голову удар каменного кулака.

Потом на Митроху насели тонто. Они ломали его тело, вывихивали руки, выбивали суставы коленей, крушили ребра, выворачивали шею. Один тонто залез когтистой рукой прямо в живот, ковырялся во внутренностях, забирался выше, к сердцу.

Митрохе было очень плохо. Самому себе он казался мертвецом вставшим из могилы.

Наконец его оставили в покое. Он хотел умереть по-настоящему, и должен был — после всего, что с ним сделали. Но почему-то не умирал. Все чувства были обострены до предела, до невыносимой боли в душе.

Он видел вежу Пудзэ-Вилльй и себя, лежащего на шкурах и под шкурами. Колдун выхаживал его. Поил из берестяного ковша зельем, натирал медвежьим жиром грудь, живот и спину, где вспухли багровые нарывы. Сквозь изголовье из свернутой оленьей кожи Митроха видел лежащую там гривну.

Потом он увидел совсем другое. Лодейную рать, идущую на море. И другую, из свейских шняк. Обе рати сошлись в большой губе. По свеям ударили пушки, пробивая ядрами борты и днища. На вражьих судах пушечного наряда не было. Корабли стали сближаться, сходились бок о бок, ломая весла. Переброшенные якоря сцепляли их намертво. Московские, двинские, устюжские ратники, как морские бурные валы, хлынули на вражьи шняки. Завязалась сеча. В море летели раненые и убитые, днища покрывались лужами крови. Мертвые обвисали на бортах, снастях. Продырявленные ядрами шняки уходили под воду.

Князь-воеводы взяли в плен три корабля свеев и около сотни людьми.

Вместе с ними Митроха полетел на попутном ветре в Кемь. Но тут его сдернуло с воздусей и опять унесло в черную страну под багровым пятиугольным солнцем. Там его снова мучили духи тонто. Деловито разделывали на части и пересобирали все тело из отдельных кусков, через глазницы забирались к нему в голову. Под их беспощадными руками-лапами Митроха был тряпичной куклой, глядящей на мир глазами из стеклянных пуговиц.

* * *

Плеск волн и покачивание на морской глади показались блаженством после того ада, в котором его так долго держали. Лицо щекотало горячими лучами настоящее, а не преисподнее солнце. Митроха с усилием разлепил набухшие веки. Над ним было синее высокое небо и паслись белоснежные облачные коровы. С высоты срывались чайки, падали на море и взмывали с рыбешкой в клювах.

Он ухватился за борт карбаса, попытался сесть. Тело отозвалось страшной ломотой и болью. Отрок со стоном лег.

— Что со мной? — Позади его головы раздавались удары весел о воду. — Где я?

— Тайа плывет на Кемийок. В Кемску. От Поньгомы уже близко. — Митроха узнал голос лопина, прислуживавшего колдуну Пудзэ-Вилльй. — Хозин велел везти тайа обратно, чтоб он не умер в его кёдд. В его веже. Если рууш умрет в веже Пудзэ-Вилльй, другие рууш узнают и придут к мой хозин. Они убьют Пудзэ-Вилльй, заберут его оленей и сожгут кёдд.

— Что он со мной сделал, твой проклятый колдун? — с хрипом выдохнул отрок. — Отравил?! Коли останусь жив, сам приду к нему, убью и спалю вежу. И тебя прирежу, собака лопская.

— Э-э, зачем тайа ругат лопина и его хозина? Ты ходил к Пудзэ-Вилльй знать то, что не положено людям, только духам. Пудзэ-Вилльй сделал, как ты хотел. Твой дух ушел в страну Яммеаймо и был там долго. Пудзэ-Вилльй помогал, чтобы ты вернулся.

Глаза все больше наливались тупой болью от разлитого вокруг света. Да и открыть их полностью не получалось. Митроха поднес к лицу руку и ощупал разбухшие глазницы.

— Что со мной? — в холодном страхе переспросил он.