Русь нерусская: Как рождалась «Piдна мова»

Вдобавок ко всему, при обыске среди бумаг Кобзаря жандармы нашли выполненные им рисунки «фривольного» (как тогда говорили) содержания. Возможно, сегодня, когда любой телезритель, включив «ящик» в «детское» время, имеет возможность лицезреть на экране половой акт, такие рисунки показались бы невинной шалостью. В середине XIX века нравы были иные. Шевченко посчитали развратником, а рисованные им «картинки» оскорбили царскую семью не меньше, чем «возмутительные стихи». Ведь прося во дворце помощи для Шевченко, его ходатаи говорили о необычайном таланте крепостного, той пользе, которую он может принести русскому искусству. И вот куда были употреблены способности художника! Так к запрещению писать прибавилось не менее тягостное для Тараса Григорьевича запрещение рисовать.

Нельзя не заметить, что, в отличие от «шевченкознавцев», сам поэт не оспаривал справедливости приговора. В документах III Отделения указывалось, что «бывший художник Шевченко, при объявлении ему Высочайшего решения об определении его рядовым в Отдельный Оренбургский корпус, принял это объявление с величайшею покорностью, выражал глубочайшую благодарность Государю Императору за дарование ему права выслуги и с искреннейшим раскаянием, сквозь слезы говорил, что он сам чувствует, сколь низки и преступны были его занятия. По его словам, он не получил никакого воспитания и образования до того самого времени, когда был освобожден из крепостного состояния, а потом вдруг попал в круг студентов, которые совратили его с прямой дороги. Он обещается употребить все старания вполне исправиться и заслужить оказанное ему снисхождение».

Искренним ли было намерение исправиться? Или поэт рассчитывал показным смирением добиться смягчения своей участи? Надо сказать, что Шевченко тогда очень надеялся на прежние связи в столичном обществе. Но слишком уж в неприглядном свете предстал он перед своими знакомыми. Отплатившему злом на добро не было оправдания.

«Недаром говорит пословица: с хама не буде пана», — прокомментировал случившееся первый издатель «Кобзаря» П.И. Мартос. Карл Брюллов в ответ на просьбу друзей Шевченко о помощи только пожал плечами и отказался предпринять что-либо для своего бывшего ученика. Не заступился за поэта и Жуковский, к которому Тарас Григорьевич обратился с письмом. Интересно, что в изданном в 60-е годы академическом «полном» собрании сочинений Т.Г. Шевченко из чернового варианта письма к Жуковскому таинственным образом «исчезла» часть текста с фразами «я вполне сознаю мое преступление и от души раскаиваюсь» и «я прошу милостивого ходатайства вашего перед всемилостивейшим Государем нашим», так же, как из советских публикаций следственного дела поэта «исчезали» все признания им своей вины. Видно, не очень-то вязались они с образом «несгибаемого борца с самодержавием».

Не помогло Шевченко и обращение его доброжелателей к командиру Оренбургского отдельного корпуса генералу А.В. Перовскому, которого знавшие его близко люди характеризовали как человека «истинно великодушного и с ангельски добрым сердцем». Перовский выразил намерение «сделать для него все, что можно», но, съездив в III Отделение и лично ознакомившись со следственным делом, отказался заступаться за поэта, запретив своим сотрудникам впредь просить об этом. Когда же один из подчиненных генерала посмел нарушить запрет, Перовский решительно потребовал не напоминать ему больше про «этого негодяя».

Долгие десять лет тянул поэт солдатскую лямку. Огонек надежды мелькнул для него в 1855 году, после смерти Николая I. Вступивший на отцовский престол Александр II амнистировал многих политических преступников, но фамилию Шевченко собственноручно вычеркнул из списка освобождаемых. «Этого простить не могу, он оскорбил мою мать», — заявил новый император.

Понадобились усиленные хлопоты, чтобы добиться прощения для Тараса Григорьевича. И здесь снова не обошлось без представителей царской семьи. Пост президента Академии художеств занимала тогда дочь Николая I, великая княгиня Мария Николаевна. Именно к ней, через посредство вице-президента Академии графа Ф.П. Толстого и его супруги, обратился поэт. «Ходатайствуйте обо мне у нашей высокой покровительницы», «подайте от себя прошение обо мне ея высочеству, нашему августейшему президенту», — умолял он в письмах.

Великая княгиня также вначале не проявила желания добиваться освобождения человека, столь неблагодарного по отношению к ее родителям, но, тронутая рассказами о страданиях Шевченко, смягчилась и обратилась с соответствующей просьбой к Александру И. Император не стал отказывать сестре и в 1857 году «во внимание к ходатайству президента Академии художеств. Ее Императорского Высочества Великой Княгини Марии Николаевны» поэт был уволен от воинской службы. Позднее, после новых просьб со стороны Шевченко, та же великая княгиня добилась для него разрешения проживать в Петербурге и работать в Академии.

Так закончился тяжелейший период в биографии Кобзаря.