Русь против Орды. Крах монгольского Ига

– Дядя Ермолай уехал в Нижний Новгород покупать лошадей для войска по поручению великого князя, – сказал Тимофей. – Домой он вернется не скоро.

– Передай Аграфене Стефановне, дружок, что сегодня у меня дел невпроворот, – проговорил Якушка, поднявшись из-за стола. – Кстати, ты мне тоже понадобишься, дружок. Ты ведь теперь мой должник. Не забыл?

– Не забыл, – смущенно улыбнулся Тимофей.

В Москве царило тревожное ожидание. Горожане, отвыкшие за тридцать лет спокойной жизни от угрозы татарского набега, были взволнованы до крайности, видя, что все ратные люди из Москвы и окрестных городов ушли по направлению к Оке, которая стала неким рубежом, отделяющим Русь от орды хана Ахмата. Отъезд к войску великого князя со старшим сыном добавил московлянам уверенности в том, что опасность прорыва татар к Москве весьма и весьма велика. Люди на каждом углу вспоминали разгром Москвы Тохтамышем сто лет тому назад. Самые зажиточные из горожан потихоньку перебирались с наиболее ценным имуществом в каменный московский кремль.

В этой нервозной обстановке неожиданное появление в Москве Ивана Васильевича с кучкой приближенных на забрызганных грязью лошадях вызвало среди городских низов бурный всплеск эмоций. Толпы людей бросились навстречу великому князю, запрудив улицы и обступив небольшой княжеский эскорт. Со всех сторон неслись крики: одни проклинают государя за скупость, мол, его отказ платить дань Орде навлек на Русь татарскую напасть; другие бранят великого князя за робость, мол, бежал из Коломны, бросив свое войско; третьи припоминают государю прежние грехи, мол, за которые теперь Господь наказывает его, а заодно и весь народ нашествием татар.

Однако при всем этом горожане умоляют великого князя не бросать их на растерзание ордынцам. Люди тянут к государю руки, касаясь его сапог, рук, сжимающих поводья, вымокшего под дождем плаща.

Медленно пробираясь со своей свитой по узким улочкам Посада, заполненным народом, чернобородый мрачноглазый Иван Васильевич мигом утратил свою высокомерную выправку. Он сидел в седле, ссутулившись, с опаской взирая на людскую толчею перед своим конем и у своего стремени. Народ вдруг напомнил ему сильного необузданного зверя, способного растерзать и его самого, и едущих с ним бояр и гридней. Причем толпа вполне могла бы обойтись и без оружия, тысячи мозолистых рук на пике ярости легко разорвали бы на клочки Ивана Васильевича и всех его спутников.

Пробившись наконец в кремль, Иван Васильевич с невыразимым облегчением перевел дух. Сняв с головы шапку, он обтер ладонью свой вспотевший лоб. У него было ощущение, что ему каким-то чудом удалось вырваться из смертельной ловушки.

Однако окончательно успокоиться Ивану Васильевичу так и не удалось. В дворцовых палатах к нему подступили митрополит Геронтий и архиепископ Вассиан. Оба, разделяя тревогу московлян, стали упрекать государя за то, что он в такое трудное время бросил войско и приехал в Москву.

Особенно негодовал владыка Вассиан, который смело корил государя за малодушие на правах его духовника.

– Недостойно, княже, бежать от войска, когда беспощадный враг грозит нам вторжением из-за Оки! – молвил Вассиан. – В такое трудное время место государя возле полков воинских, а не вдали от них. Вся кровь христианская падет на тебя, княже, за то, что спасаешься бегством, даже не скрестив меч с татарами! Иль смерти ты убоялся?..

Всякий человек смертен есть, этой роковой доли не минует никто; не пристало государю Московии о бренности своей помышлять, когда многие тысячи безвестных ратников готовы головы свои сложить, но не пропустить татар на Русь. Вот, я – старый человек, но ежели нужно, и мои старческие руки готовы взяться за оружие. Сил у меня мало, и все же даже я, старик, не обращусь вспять от нехристей!

Кое-как отделавшись от разгневанных первосвященников, Иван Васильевич без промедления повелел своей супруге великой княгине Софье собираться вместе с детьми в дальнюю дорогу. Затем Иван Васильевич вызвал к себе боярина Андрея Михайловича Плещеева, которому он решил доверить перевозку своей казны подальше от столицы. Свою семью и богатства Иван Васильевич надумал отправить в самую глухомань, в Белоозеро.

Приготовления к отправке из Москвы множества возов с княжескими сокровищами не остались не замеченными горожанами. Когда в вечерних сумерках длинный скрипучий обоз, выехав из кремля, двинулся по притихшим улицам Посада к дороге на Дмитров, за ним наблюдали тысячи глаз из окон, из приоткрытых ворот, из-за изгородей. Люди выходили из переулков, собирались кучками на перекрестках. В сентябрьском прохладном воздухе, пропитанном запахом опадающей листвы деревьев, звучали тревожные разговоры московлян.

«Государь спешит укрыть в далеком далеке свою семью и казну, выходит, не верит Иван Васильевич в победу нашей рати над татарами! Нам-то куда податься, горемычным? Нас и в кремль-то не пускают!»

* * *