Русь. Том I

А раз такого случая не было, значит, можно было, не опасаясь неприятных последствий, от нечего делать зайти посмотреть на этого странного человека, порыться в его вещах, пощебетать и тем же порядком отправиться оканчивать прогулку.

На основании этих соображений Митенька себя счел вправе приехать к Николаю Петровичу, потому что цель его поездки была посерьезнее посещений городских барышень. И если Николай Петрович не гнал тех, то его-то он совсем уже не имел права выгнать.

Митенька Воейков приотворил широкую низкую дверь, обитую оборванной рогожкой, и нерешительно спросил:

— Дома кто-нибудь есть?

И сейчас же вслед за его вопросом послышался негромкий приятный голос:

— Дома, дома, пожалуйте.

В дверях показался высокий седой старик в длинной белой крестьянской рубахе, подпоясанной тонким ремешком, и в грубых, дурно сшитых сапогах.

— Я вам не помешаю? — спросил Митенька, войдя в дверь, но еще держась за ручку, как бы готовясь уйти в случае неблагоприятного ответа.

— Нет, нет, ничего, — торопливо и с полной готовностью служить своим временем гостю ответил хозяин.

Несмотря на костюм и грубые крестьянские сапоги, в нем ясно чувствовался человек породы. Удлиненное прямое, с тонкими чертами белое лицо, высокий лоб и большие белые руки сразу говорили забредшему сюда посетителю, что перед ним стоит бывший светский и придворный человек.

— У меня несколько сорно, я работаю здесь, — сказал с мягкой, извиняющейся улыбкой хозяин и провел гостя в большую низкую комнату с потемневшими бревенчатыми стенами и маленькими подслеповатыми окошками, какие бывают в деревенских банях. Комната, похожая на обычную крестьянскую избу, поражала своим странным и запущенным видом.

Почерневший потолок был подклеен по щелям кое-где полосками газетной бумаги. На деревянных пыльных полках и столах были навалены старые, с кожаными корешками, книги, покрытые слоем пыли и замеченные бумажками, очевидно, для справок.

Весь пол был усыпан стружками, так как у дощатой перегородки стоял токарный станок, на котором лежала брошенная стамеска. По стенам висели ботанические гербарии, виднелись приборы и барометрические записи: очевидно, ручной труд и естествознание наполняли собой весь досуг хозяина.

В переднем углу комнаты, где обыкновенно висят иконы и где их не было у Николая Петровича, висели таблицы атмосферного давления, стоял самодельный стол со стершимися проножками. На столе стоял обед из вареных овощей и овсянки, который хозяин, очевидно, прервал для гостя.

И среди всего грубого, крестьянского странно поражал взгляд серебряный кофейник — единственная роскошь среди всего убогого, самодельного.

Здесь все было самодельное. Точно этого человека выбросило на необитаемый остров, где нет никакой культуры и ему приходится самому, с огромной затратой времени и труда, непривычными руками производить плохие вещи первой необходимости.

— Я прервал ваш обед, кажется? — сказал виновато Митя Воейков.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, я пообедал, я уже сыт, — еще более виновато и поспешно сказал хозяин.

У него были, очевидно, подслеповатые или больные глаза, потому что он ими моргал каждую минуту, как будто они у него слипались или их застилало.

Он, усадив гостя, сам остался стоять несколько в стороне, ближе к притолке, засунув одну белую большую руку за тонкий ремень пояса.

У него были поза и выражение полной готовности служить гостю, и он стоял, немного наклонив набок голову и слегка подавшись вперед, как бы боясь не расслышать, что скажет гость.

XIII

Митенька долго не знал, о чем ему говорить с Николушкой.

Уже благодаря тому, что он сидел, а хозяин стоял в своей белой крестьянской рубахе у притолки, Митенька не мог относиться к нему с тем внутренним преклонением, с каким он ехал к нему, как к необыкновенному человеку. У него было такое ощущение, как будто он был начальством или важным лицом, а Николай Петрович — подчиненным.

Несмотря на просьбу Дмитрия Ильича сесть, хозяин торопливо поблагодарил и продолжал стоять, время от времени моргая своими слипающимися глазами.

— Вас крестьяне не обижают? — спросил Митенька.

— Нет, нет, ничего, — торопливо и даже как будто испугавшись, что его кто-то обижает, ответил Николай Петрович.

— А как же я сейчас видел ребятишек — они у вас горох таскают?

Хозяин беспокойно оглянулся на окно, но видно было, что это беспокойство не за горох, а за ребятишек, о которых гость может подумать что-нибудь дурное.

— Ведь это дети, — сказал он извиняющимся за них тоном, — дети иногда берут что-нибудь, в сад ходят… Но мне остается, остается… вполне достаточно! — опять торопливо добавил он, как бы боясь навести гостя на мысль о том, что около него живут недобросовестные люди.

— Впрочем, все зависит от своего собственного взгляда, — сказал Митенька, — когда думаешь о внешних вещах и забываешь про свое внутреннее, главное, то все кажется, что мало, что тебя обирают.

Николай Петрович при первых словах гостя, торопливо моргнув, еще внимательнее подался вперед.