Русь. Том I

— Мне захотелось видеть вас и узнать, почему вы забыли своих друзей. Я гуляла и дошла до вашего дома, — говорила Ирина. Она смотрела на растерянную фигуру Митеньки, и ей было немножко смешно, и в то же время у нее была нежность к человеку, который сейчас был слабее, беспомощнее ее, благодаря тому, что был занят чем-то важным и о нем некому было позаботиться и присмотреть за всем.

В ней точно проснулся и заговорил тысячелетний инстинкт женщины, друга и помощника, принимающего на свои плечи тяготу повседневных мелочей, чтобы расчистить путь своему другу-герою, который не должен знать никаких забот во имя того главного, что он несет в себе.

И то, что у Митеньки, споткнувшегося на пороге, был совсем негеройский вид, это еще более пробудило в Ирине материнское к нему чувство.

— И вот видите — я пришла сама; захотела и пришла, — сказала Ирина.

— А тряпка в руках зачем?… — спросил Митенька, потирая рукой наморщенный лоб, как будто все еще чего-то не понимая.

— Тряпка?… Я ее нашла на рояле, и мне захотелось убрать немного здесь.

Митенька оглянулся кругом и покраснел.

— Здесь такой беспорядок, — сказал он. — Это все Настасья. Я ничего не могу сделать с ней… я здесь редко бываю, а она… ей очень некогда, — вдруг кротко прибавил он.

Ирина, глядя на него, улыбалась. В ее улыбке было и что-то насмешливое, и в то же время нежное.

— Ну, ведите же меня куда-нибудь, — сказала она.

— Только не сюда!.. — сказал испуганно и растерянно Митенька Воейков, когда Ирина сделала шаг по направлению к двери его кабинета, из которого он вышел, — там еще не убрано… Я ничего не могу сделать со своей прислугой… — сказал он и вдруг покраснел, вспомнив, что второй раз говорит ту же самую фразу.

— Вы там тоже редко бываете? — спросила Ирина, глядя на него смеющимися глазами.

Ей нравилось то, что она может приводить его в состояние такой растерянности и смущения. И чем больше проявлялось у него это смущение, тем больше она чувствовала к нему нежность.

Они прошли в сад и сели на скамеечке под кленом.

— Нет, все-таки что с вами? Что вы делаете теперь? — спросила Ирина, повернувшись к Митеньке.

— Ради бога, не спрашивайте об этом, — сказал Митенька, — мне не нужно сейчас говорить. Я только скажу, что у меня теперь совсем все другое. Я переменил… всего себя. Все прежнее было ошибкой… И я проклинаю его.

Ирина, сощурив глаза, несколько времени смотрела неподвижным взглядом перед собой.

Митенька, с выражением провинившегося ребенка, несмело взял ее руку. Ирина, не изменяя выражения, пассивно дала свою руку. Наконец она медленно перевела свой взгляд на него.

— Я, должно быть, очень дурная, — сказала она, — у меня в последнее время так все трудно, я злюсь на всех, не верю, подозреваю и раздражаюсь.

— Этого не надо! — как бы с горячим сожалением и просьбой воскликнул Митенька. — Не надо. С другими мы все равно ничего не можем сделать, и чем больше будем устремлять на них внимание, тем они нам будут казаться хуже. Все, что мы можем, это только исправлять себя. Здесь такая необъятная работа.

— А вы?… Вы теперь тоже исправляете себя? — спросила девушка таким тоном, в котором не было насмешки, как будто она сама искала для себя выхода и хотела свериться с другим человеком.

Но Митенька, закусив губы, как бы с выражением страдания, тихо сказал:

— Не спрашивайте меня пока ни о чем. И не зовите меня к себе… — прибавил он еще тише.

Ирина молча смотрела на него с таким выражением, как будто в ней боролось желание женщины узнать все, что есть сейчас в близком человеке, самой разделить с ним его тяжесть или взять от него мудрое знание о пути жизни. Но, видимо, она поборола в себе это желание, чтобы не помешать ему.

— Когда определенно и твердо окрепну на новой дороге, тогда я приду к вам к первой. И это будет значить, что ваши сомнения во мне не оправдались, я — победил! — сказал Митенька.

— А если вы не придете?… Или придете не ко мне?… — спросила медленно девушка, переводя на него странно сосредоточенный и напряженный взгляд.

— Этого не может быть! — сказал испуганно Митенька.

Серьезные глубокие глаза Ирины смотрели молча на него. И Митенька невольно выбирал, какое выражение придать своему лицу, чтобы она не подумала, что он колеблется.

— Завтра день моего рождения, — сказала задумчиво Ирина. — А когда это будет? Скоро? Впрочем, нет, я буду терпелива. Я все выдержу, — прибавила она, встав, и глаза ее засветились вдруг твердой радостной решимостью. — Иду, пора… Жду…

Она протянула Митеньке руку, и он тихо в первый раз целовал ее то в пальцы, то в теплую, нежную ладонь.

Потом так же тихо потянул их к себе. Ирина, подавшись, сделала шаг к нему, положила руки на плечи, несколько мгновений смотрела ему в глаза, потом, вдруг покраснев, быстро и сильно поцеловала его в губы и, оттолкнув, отошла от него. Митеньке показалось, что тут нужно бы, как пораженному громом, воскликнуть:

— Ирина! Совершилось!