Русь. Том I

А когда после вечернего чая к нему заехал на своем рыженьком в дрожках Александр Павлович Самарин, чуть не за месяц начавший объезжать друзей, чтобы звать к себе в Петров день на охоту за утками, Авенир прямо встретил его словами:

— Я угнетен. Во мне убита самая моя высшая надежда. Вы знаете меня. Я враг всякого принуждения. Сам не выношу никакой дисциплины и других не снабжаю этой дрянью. Я строил дело на равенстве между собой и своими сыновьями. И предоставлял им полную возможность вырастить в себе самобытный дух и великую личность. Но сами они ни боба. Ни великой личности, ни духа, ни черта!

Александр Павлович, — приехавший сказать, что охота ожидается хорошая и что он достал себе знатную собачонку по имени Франт, — подергивая свои висячие охотничьи усы, помаргивал, делал внимательное лицо и кивал головой. Но никак не мог выбрать момента сказать, о чем было нужно. Тем более, что Авенир попал на опасную для этого случая тему, которую он мог выдержать в течение двух часов. И было как-то неудобно от великих вопросов духа сразу перейти к собачонке, хотя бы и знатной по своим достоинствам.

— Может быть, отложили бы до зимы? Ведь летом, небось, им хочется поболтаться, — заметил нерешительно Александр Павлович с таким видом, с каким неспециалист и ничего не понимающий в этом деле человек решается высказывать свое мнение, основываясь только на снисхождении к человеческой, а в данном случае к юношеской слабости.

— Я им покажу лето! — крикнул Авенир. — Я сделал то, чего ни один отец в мире не делал для них, и, если они этого не оценят, я им прочищу мозги. Вы знаете меня? Я жар юности сохранил до сорока лет!

— О, вы молодец, — сказал Александр Павлович, — в прошлом году за утками так гоняли, что нас чуть всех не перестреляли.

— Да! И так во всем. А у них ни боба. И я буду чувствовать свою великую вину перед будущим, если не передам им своего огня.

— Передадите, бог даст, — сказал Александр Павлович. — А что касается уток, то и в нынешнем году не ударим лицом в грязь. Собачонку знатную себе достал.

— Федюкова не нужно бы приглашать, а то он своей мрачностью только тоску нагоняет.

— Пригласил уже… — сказал Александр Павлович с выражением сожаления о невозможности исправить ошибку. — Ну, мы его как-нибудь обезвредим, — прибавил он, бодро улыбнувшись и подмигнув. — Так значит, идет? — Александр Павлович заторопился уезжать и, спрятав в карман свою потухшую трубочку с невыбитой золой, распрощался с хозяином.

Авенир, встав на другой день рано утром, крикнул было своим молодцам, чтобы запрягали ему лошадь — ехать в город.

Но молодцов не оказалось.

— Где же они?

— Ловить рыбу на заре уехали, — отвечала мать.

— Вот чертова порода-то! — сказал Авенир. — Хоть ты им кол на голове теши. Ну, я им пропишу зарю. Как же, ждал, надеялся, что все мое самое высшее отразится в них, как в незапятнанном зеркале. Отразилось!.. Черт бы их побрал. Все лодки их топором изрублю! — крикнул он вдруг на весь дом так, что все притихло, услышав этот небывало грозный окрик главы семейства.

Бранясь и расшвыривая сбрую в сарае, он достал хомут и стал сам запрягать; но когда выехал на деревню, то увидел, что лошадь все почему-то воротит морду влево, пока встретившийся мужичок не исправил ему дела. Оказалось, что у лошади голова была прикручена к оглобле поводом. Это Авенир сделал для того, чтобы она стояла во время запряжки, а потом забыл отвязать.

Авенир поехал в город с тем, чтобы закупить пока книг для совместного с сыновьями чтения и инструментов для ручного труда, дабы излишек физической силы у сыновей направить в более правильное русло, чем они ухитрились это сделать сами.

И вот, переходя из магазина в магазин и ругая всех продавцов сапожниками, которые в собственном деле ничего не смыслят, Авенир вдруг столкнулся с кем-то и, подняв голову, онемел, как немеет человек, когда среди дня встречает привидение, и даже поднял вверх руки, как бы защищаясь.

Первая мысль, какая у него мелькнула при этом, была мысль о двойниках.

— Это ты, Валентин, или не ты? — сказал он.

— Я, — отвечал Валентин.

Валентин стоял перед ним в каком-то необычайном костюме, который и сбил с толку видевших его раньше: на нем была кожаная куртка, кожаные штаны и высокие сапоги.

— Так ты не уехал? — воскликнул радостно Авенир.

— На несколько дней отложили, — отвечал Валентин.

— А сейчас ты что делаешь?

— Из города никак не выедем.

— Что, какие-нибудь осложнения? — спросил тревожно Авенир. — Полиция что-нибудь?

— Нет, полиция ничего, — сказал Валентин, — у нас деньги все.

— Да ты бы у Владимира-то взял, голова!

— Дело в том, что и у него тоже все вышли.

— Тогда знаешь, что? — сказал Авенир, вдруг вдохновенно поднимая руку вверх. — Едем ко мне. Садись.

— Да ведь ты покупал что-то…

— К черту, успеется.

— И потом я не один, — заметил Валентин, — со мной еще Дмитрий Ильич.

— Тащи и его. Вот, брат, здорово-то. Ребята за рыбой поехали, ухой вас угощу на славу.

— Все попрежнему рыбу ловят?

— Да, они, брат, у меня молодцы на этот счет.