Русь. Том I

Вернувшись через два дня домой после того, как он накричал на Митрофана, Дмитрий Ильич вышел на двор и долго смотрел кругом. Как что было в момент его отъезда, так и осталось, а усадьба имела такой вид, точно она пострадала от землетрясения.

Митрофан тащил через двор бревно, подхватив его обеими руками под мышку. У него был такой вид, как будто он дотягивал из последнего.

Хозяин посмотрел на Митрофана; Митрофан посмотрел на хозяина, но сейчас же отвел глаза, очевидно, ожидая, что хозяин по обыкновению спросит: «Ты что делаешь?» А хуже этого вопроса для Митрофана ничего не могло быть.

Митенька заметил этот прячущийся взгляд Митрофана, почувствовал, что тот чем-то виноват, и решил его пробрать.

— Эй, Митрофан! — сказал помещик, как мог твердо и громко.

Митрофан удивленно оглянулся, как будто он и не видел, что хозяин вернулся и стоит на крыльце.

— Здравствуйте, барин, с приездом, — сказал он, сняв свою зимнюю шапку и встряхнув волосами.

— Здравствуй-то, здравствуй, — сказал хозяин, — а что, милый мой, у тебя за эти два дня ничего не подвинулось? Что ты тут делал?

Митрофан сначала высморкался и, утирая о завернутую полу руку, оглядывал некоторое время двор, как бы желая сначала подвести точный итог всему сделанному.

— Да, ведь, когда ж было делать-то? — сказал он, бросив полу и еще раз насухо утерев ребром ладони нос.

— Как когда?! — закричал возмущенно Митенька. — Времени у тебя, слава богу, целых две недели как начато.

— Да ведь это что ж, мало ли что две недели, — сказал Митрофан, бросив бревно и подходя к крыльцу, — а дела-то сколько!

И он обвел глазами двор.

— Сколько бы его ни было, а часть-то хоть какую-нибудь ты должен был сделать.

— Вот я и делаю.

— Ты делаешь, но я спрашиваю, что ты уже сделал. На дворе убрал? Дверь приделал? Ямы зарыл? — говорил хозяин, на каждом пункте загибая палец. — Сколько раз я тебе говорил ямы зарыть? Ну!

— Ямы я еще вчера хотел зарыть, делать было нечего; дай, думаю, зарою хоть ямы, что ли; что они на самой дороге, ночью пойдешь, еще, не дай бог, шею свернешь.

— Удивительное дело, что все ты только думаешь, — сказал иронически хозяин, — а дела — на грош нет. Если бы ты поменьше думал, то уж, наверное, все было бы сделано давно. Ты никогда ни одного дела не доведешь до конца, все только думаешь. О чем ты думаешь, скажи, пожалуйста? — спросил барин, прямо глядя на стоявшего внизу у крыльца своего верного слугу.

— Как об чем? — сказал Митрофан, не глядя на барина. — Мало ли…

— В том-то и горе, что ты мало ли о чем думаешь, только не о деле, которое делаешь. Пока у тебя за спиной стоят, ты делаешь, а как только отошли, так ты начинаешь думать, да еще за десять дел ухватишься, не кончив ни одного. Вот грачиные гнезда — почему-то половина сброшена, а половина осталась.

— Да это я ребятишек с Андрюшкой позвал помогнуть балясник раскачать.

— Хорошо, — сказал барин, — допускаю; а почему же этот балясник раскидан по всей дороге и до сих пор не убран?

— Не убран потому, что ямы надо было зарыть, — отвечал недовольно Митрофан, — сами приказывали.

— Да ведь ямы все-таки оказались не зарыты?! — крикнул Митенька.

Митрофан сначала ничего не ответил, потом сказал:

— Кабы одно дело-то было, так бы и знал, что к этому делу приставлен, а то везде — Митрофан: и по деревьям лазить — Митрофан, ровно я обезьян какой, и землю копать — опять я, — говорил Митрофан, взмахивая руками на каждом слове и кланяясь то в одну, то в другую сторону. — И то я от работы не отказываюсь, что мне сказано сделать, я всегда с моим удовольствием, а не то, чтобы как другой на моем месте плюнул бы и ушел (Митрофан выразительно плюнул). А я, слава богу, никогда не отказывался, потому ежели барин хороший, то для такого всегда рад. Вы нам, можно сказать, как отец родной, и мы тоже стараемся…

Митрофан попал на свою обычную линию самовосхваления, потом незаметно перешел к восхвалению барина, что у него всегда следовало неразрывно одно за другим.

Дмитрий Ильич, ожидавший, что Митрофан обидится, и вопреки всякой логике получивший от него наименование отца родного, почувствовал, что продолжать распекать Митрофана неловко и не хватает духа.

— Ну, хорошо, хорошо, я тебя не браню, только ты, пожалуйста, засыпь ямы, а то, правда, кто-нибудь шею сломает.

— Об ямах толковать нечего. Раз уж сказано — свято! Вот как у нас! — сказал Митрофан, сделав отчетливый жест рукой.

— Однако вот не засыпал до сих пор.

— Да что старое вспоминать, — сказал Митрофан, — мало ли что было. А после ям что делать?

— Да ты их-то засыпь сначала, — сказал повернувшийся было уходить барин.

— Господи! — воскликнул с горечью Митрофан. — Да что вы об них толкуете, раз сказано — сделано. А еще что?

— Ну, дверь поправь, а из построек пусть хоть поправят то, что развалили, да почистят двор. А больше ничего не надо. И сад, скажи, не надо подрезать, за ними за каждым шагом нужно смотреть, а то оболванят до самой макушки.

— Это верно! — горячо согласился Митрофан. — Это такой народ — не дай бог.