Русь. Том I

Радикальная партия с Авениром во главе заявила, что она не согласна ни с чем и что, может быть, образует самостоятельное Общество с собственной целью, которую изложит вместе с программой в течении получаса, даже не выходя из зала.

Но тут все как-то невольно посмотрели на часы и закричали на них, чтобы они отстали со своим особым Обществом, что они все горла ободрали по их милости и все-таки толку не добились.

— Ага! — крикнули сзади, из партии Авенира, — не на овечек напали!

Наконец, когда уже все лидеры охрипли или высказались, поднялся князь Николай Александрович Левашев, своим тактом и выдержкой умевший сглаживать все острые углы, и, подождав несколько секунд, чтобы затихли, сказал:

— Господа!.. Как во всяком новом деле, в особенности при его организации, у нас было много шума. Но это, так сказать, доказывает нашу молодость, нашу свежесть, которая, благодаря своему бескорыстию и истинному желанию общего блага, не может выражать себя спокойно…

— Верно! — крикнул, вскочив, Авенир. — Хоть предводитель, а верно: «не может выражать себя спокойно!»

Щербаков погрозил ему выхваченным из рук Павла Ивановича колокольчиком, зажав его в кулак, чтобы он не звонил.

— Я только одного могу пожелать нашему молодому Обществу, — сказал, улыбаясь, предводитель, очевидно, перед готовящимся каламбуром, — чтобы вода наших слов претворилась в кипучее вино дела. — И он, поклонившись, сел.

По лицам пробежали улыбки, и все, почувствовав, что на этом можно поставить точку, поднялись со своих мест.

— Выпить бы теперь в самый раз, — сказал тихо Владимир Валентину.

Петруша, что-то давно уже сидевший с низко опущенной головой, при словах Владимира, точно спрыснутый живой водой, приоткрыл правый глаз и мутно осмотрелся, выпрямляясь на стуле.

— Ай, уж кончили? — спросил он у Валентина.

— Кончили, — сказал Валентин.

— Что ж скоро-то так?

Все, расстраивая стулья, вставали из-за стола; некоторые подходили к секретарскому столику и поглядывали на кипу листов протокола, как подходят рабочие к новой машине посмотреть, сколько они, благодаря ей, наработали.

— Много наговорили, Александр Павлович? — спросил Авенир.

— Пропасть, — отвечал Александр Павлович и хлопнул рукой по кипе листов.

— Главное, захватили сразу много. Я, голубчик, до того старался, что охрип и смокся весь, а то бы окургузили.

— Окургузили бы непременно, — сказал Александр Павлович, как всегда мило соглашаясь.

Павел Иванович вдруг вспомнил, что он забыл закрыть заседание. И, озабоченно-хмуро вернувшись с портфелем к своему месту, незаметно под сюртуком поддернул сзади свои широкие брюки и, нахмурившись, сказал:

— Объявляю заседание закрытым. Следующее заседание начинает конкретную работу в намеченном направлении.

— Браво! — крикнул Владимир и значительно подмигнул друзьям на дверь.

* * *

Владимир хотел было пригласить друзей к себе на дачу после заседания, но Валентин, отозвав его в сторону, сказал, что завтра он уезжает на Урал и ему не хотелось бы уехать, не простившись как следует. Поэтому он сегодня вечером сам устраивает пирушку у себя дома.

Приглашение получили: Авенир, Владимир, Александр Павлович, Петрушка, Федюков и Митенька Воейков.

— Так ты решительно завтра едешь? — почему-то тревожно спросил Митенька.

— Да, никак не позднее, — сказал Валентин, — а что?

— В таком случае мне надо тебе кое-что сказать… впрочем, это после…

— Говори сейчас.

— Видишь ли, я… я вчера решил… нет, лучше после скажу, — сказал Митенька.

Друзья простились и разъехались с тем, чтобы сегодня же в 10 часов вечера встретиться всем у Валентина.

Митенька Воейков, чтобы не возвращаться и не видеть перед собой развалин, на которые еще недавно смотрел с удовлетворением, как на расчищенное место для будущего, поехал к Левашевым, думая увидеть в последний раз Ирину.

«И все здесь, может быть, в последний раз»…

Его тянуло проехать к ней воспоминание о той легкости сближения, какая была между ними в прошлую встречу, с оттенком товарищеских отношений.

Товарищеские отношения к женщине не только не запрещались его прежним кодексом жизни, но даже всячески поощрялись, как вид отношений, единственно не пошлый.

С Ириной же у него завязались как раз товарищеские отношения. И потому они были для него совершенно новы, приятны своей неожиданной легкостью и естественностью, далекой в то же время от всего пошлого, то есть бывающего у всех людей.

Поехав между двумя белыми башнями ворот, Митенька подъехал к большому парадному подъезду с колоннами. Предводителя не оказалось дома. И, когда он стоял в знакомых просторных сенях с двойными стеклянными дверями, у белой лестницы наверх, на площадке послышался женский голос, который Митенька сейчас же с забившимся сердцем узнал… Это был ее голос, голос Ирины… Она, очевидно, не понимала из слов докладывавшего старого слуги, кто приехал, и шла вместе с ним. Через секунду ее каштановая головка с локонами показалась на повороте, и она, перевесившись немного через перила, взглянула вниз.

И сейчас же ее лицо, недовольное и непонимающее, осветилось радостным удивлением.