Русь. Том II

Тётка Клавдия со злыми слезами смотрела, как свиньи, забравшись передними ногами в корыто и повиливая своими закрученными хвостиками, хряпали великолепную полуфунтовую боровинку и коричневые. Но потом дела с лихвой оправдались на других участках хозяйства. Житников, с большой седой бородой, в лаковых сапогах и просторном пиджаке, с цепочкой на жилетке, ходил с утра до вечера с ключами в руках то в лавку, то в амбар, где ссыпали купленную муку, крупу, пеньку, пуды которых отмечались углём на дощатой перегородке закромов.

Жена его, старуха с бородавкой и волосками на подбородке, появлялась всюду с толстой суковатой палкой, гневно пророчески, с поднятием руки вверх, обличала плохо работавших подённых баб, за которыми, кроме того, присматривала худая и высокая тётка Клавдия.

— Приберегай, приберегай товар! Продать всегда успеешь, — говорила старуха мужу и стучала палкой о пол.

— Знаю без тебя, — отвечал Житников, с досадой на прямолинейность старухи, которая говорила это, не стесняясь подённых, так как крепко была уверена в данных им богом правах, которые нечего скрывать от людей.

Житников сам хорошо понимал, какую теперь нужно было вести линию. Было ясно, что если война продлится (а она, благодаря бога, день ото дня затягивалась всё больше и больше), то товаров будет всё меньше и меньше.

Значит, нужно было, не теряя ни минуты, всё скупать и как можно меньше продавать, чтобы потом, когда начнутся государственные затруднения, иметь возможность предложить готовенький товар и потребовать за него повышенную цену.

И уже часто, когда приходила в лавку какая-нибудь баба и спрашивала мыла, Житников, испуганно оглянувшись на полки, разводя руками, говорил:

— Нету, матушка, вчерась последнее продал.

— Господи, батюшка! — восклицала, всплеснув руками, покупательница, — а я бельё замочила…

— Уж не знаю, как быть, — отвечал Житников, задумываясь. — Теперь, может, только на будущей неделе будет. Но дороже…

— Да уж господь с ним, заплатишь и дороже, когда достать неоткуда.

— В понедельник приходи. Только не болтай никому, я уж одной тебе по знакомству достану.

Чем больше скупали всяких продуктов, тем скуднее ели сами. В амбаре стояли целые кадки с густым, как сливочное масло, медом, а чай пили с маленькими кусочками сахара, обкусывая его десятки раз со всех сторон. Варенье в кладовой всё засахарилось, и ряды тёмных банок, стоявших на полках, покрылись изнутри белым налётом. К ним не прикасались. Только изредка накладывали в стакан, когда приходила какая-нибудь баба купить вареньица для больного.

Эта огороженная высоким забором усадьба была похожа на готовящуюся к осаде крепость, куда со всей округи свозилось всё, что только можно было купить.

Всё это исчезало в подвалах, погребах и амбарах, чтобы ждать более счастливых дней, когда можно будет пустить в продажу с двумястами процентов прибыли.

Прежде Житников никогда не читал газет и не покупал никаких книг, кроме дешёвых листков о спасении души. Теперь же он выписал газету и прежде всего смотрел страницу, указывавшую на состояние цен, а затем переходил к обзору военных событий.

Когда какая-нибудь молодка, у которой муж был на войне, придя в лавку, спрашивала, не слыхать ли чего про мир, Житников, неодобрительно покачав головой и посмотрев на неё поверх очков, говорил наставительно-ласково:

— Сначала, матушка, победить надо, а потом уж про мир говорить. А то мы все только о мире думаем, а воевать-то кто же за нас будет?

Бабы всё чаще и чаще спрашивали о мире, и Житников уже со страхом каждый день развёртывал газету, не ожидается ли и в самом деле мира.

Но своих тайных мыслей он не высказывал никому. Даже сам не продумывал их до конца и, как бы стараясь заглушить их, каждый праздник служил молебен.

В городе товары он брал у Владимира Мозжухина, который широко и с большим толком повёл свои дела, добившись поставки скота и леса на армию.

Владимир пустил теперь в дело свою способность задушевного общения с людьми, сдобренного выпивками, шашлыками собственного приготовления. Через одного приятеля Владимир устраивал мясные поставки, через другого — продажу казне леса на шпалы по такой цене, какая не снилась в мирное время. Прежнюю бескорыстную жажду общения, потребность говорить по душам, обниматься со всякими встречными Владимир заменил общением, имевшим целью только устроение дел. Теперь он не стал бы готовить шашлык для Авенира с Федюковым и приглашать их к себе на дачу, да и сам почти не ездил к ним. Времена стали другие.

А у Житникова оставался невыясненным один вопрос, а именно вопрос об имении Митеньки Воейкова. Он не знал, как рассматривать свою роль в этом имении, кем он является: управляющим, арендатором или… У него мелькала иногда грешная, захватывающая дух мысль о том, что, может быть, Митеньку ещё возьмут на войну и убьют. На этот случай нужно было бы вытребовать у него доверенность или какую-нибудь бумагу на бесконтрольное управление, при этом такую бумагу, чтобы она, в с лу ч а е ч е г о, давала ему право пользоваться имением и впредь…