Русь в огне

Да, тогда Юрий поступил справедливо. Это очистило душу, но спокойствие, прущее отовсюду, из любого угла его владений, всё больше настораживало. Потому, Петра Ослядюковича, ехавшего на свадьбу дочери в Рязань (свадьбу будут гулять дважды: в Рязани и Владимире) заставил завернуть сначала в Муром, взнуздать князей, чтобы подновили засеки на заставах, стены городков подправили, а уже оттуда – рекой до места.

Вот и сейчас у Юрия было ощущение, что он что-то упустил, позабыл в спокойном течении будней. Но что?

С тяжёлым настроением Юрий крикнул сотника Ваньку, велел готовить лошадей – решил съездить на тихую проточку, пострелять, если повезёт, лебедей. Хотя, не следовало бы – всё-таки с птенцами сейчас, но он решил ехать. Только не сидеть в городе, изнывая от скуки и предчувствия непонятной обречённости всех своих дел…

«»»»»»»»

До Рязани Семён и Микула добирались долго, успев не раз поссориться и помириться.

В город Семён не пошёл, остался в лесу – город стоял, как на ладони. Микула, ворча, оставив лошадь, поплёлся в Рязань пешком.

–Шибко скоро не жди. Хорошо, если до ночи найду, – буркнул он напоследок, и запылил по дороге к открытым воротам.

Семён развёл костерок. Было и так жарко, поэтому он бросал тоненькие веточки, скармливая их жадному пламени, потом устал и, затоптав угли, решил вздремнуть в тени. Стреноженные кони паслись тут же. Не спалось… Так зачем он приехал? Ну, увидит Наталью, и что? Что дальше? Прижмёт к груди и отпустит – иди под венец? Сердце уже зарубцевалось от долгой разлуки. Ведь больнее будет, если сейчас встретится с ней, если заговорит… А, всё уже, назад дороги нет, будь, что будет. Ему хочется муки, ему надо её увидеть, а дальше – всё в божьей воле!

Микула, как обещал, пришёл вечером. Принёс в торбе лук, репку, кругляк хлеба. Усевшись рядом с лежавшем на тёплой земле Семёном, неторопливо стал чистить репку, резал её тонкими пластиками, молча жевал. Когда всю съел, принялся за хлеб с луком.

–Рассказывай. Нашёл её? – не выдержал Семён.

–Нашёл.

Ответ поразил Семёна. Сердце зашлось тревожным боем – он был не готов к этому.

Сразу поднявшись, он пристально взглянул на отрешённую, жующую физиономию Микулы.

–И что?

–Придёт. Завтра придёт. Я её у ворот встречу.

Семён горько вздохнул, закрестился. Спаси, господи! Она придёт. Любит его!

Не сразу успокоившись, он снова развёл костёр. Микула спустился к реке, зачерпнул в котелок воды, подвесил над огнём, бросил пахучих сушёных листьев малины, какие таскал в мешочке. Из Рума Семён вывез много сухого чая, но его выпили, пока жили на заимках, а пить кипяток уже отвыкли. Микула и Семён кофе пить не любили, хотя дорогого порошка в княжеских трапезных было в избытке, но то на любителя, а квас круглый год и сбитень пить не будешь. Вот и заваривали листья вишни, малины, смородины.

Семён напряжённо вспоминал Наталью, и сердце падало в глупой истоме – любимая. Связался ведь с девчонкой, дурак. А дома жена… И тут же отогнал эту мысль – то другое, там семья, а здесь сердечный жар, омут, страсть, да и то в прошлом – Наталья выйдет замуж, по другому быть не могло. Душу затопила невыносимая боль.

Семён зло пнул огонь костра – горящие головни разлетелись. Микула заорал, обматерил.

Семён ушёл в лес, в темноту. Сидел под берёзой, ковырял палкой землю, шлепал комаров на шее. Что будет? Что? Зря он всё это затеял! Уехать? Нет. Он должен её увидеть. В последний раз…

Утром было холодно, жутко хотелось спать, но Микула растолкал, выпросил денег, и ушёл в город. Семён дальше спать не мог, спустился к реке, умылся. Не елось, не сиделось. Пока ждал, измучился.

Был полдень. И он понял, что она придёт в полдень – все же дрыхнут, после обеда. Сейчас хоть город вырежи – храпят, ироды!

И правда, из череды подвод, выезжавших из города, одна отделилась, свернула к реке, встала. Семён разглядел Микулу, ругающегося с возницей – вот, жлоб, обсчитал, верно, смерда. Точно! Микула пошёл, и с телеги слезла девушка. Семён чуть не побежал навстречу, еле сдержал себя – она!

Он смотрел, как она идёт, смотрел во все глаза.

Она разглядела его среди деревьев, бросилась бегом. И Семён побежал.

Поймал её, как пушинку, схватил, завертел. Наташа! Наташенька!

А Наталья рыдала, целуя.

Микула с ухмылкой смотрел на них.

Семён горячо заговорил о своей беззаветной любви к воеводской дочке, о тоске, о сердечной боли, о невозможности жить без неё. Не спуская её с рук, так и понёс её в лес.

Микула сплюнул – горбатого только могила исправит.

Злясь, он уселся на берегу, бросал в воду куски земли, скомканную траву. Любят люди друг друга. Страшно подумать, сколько вёрст отмахали, ради вот этих нежностей. Жалко их, пёсьих детей. Хоть и грех, а ведь любовь! Против неё не попрёшь! А ему, Микуле, нет счастья – один баламут, ни кола, ни двора. Мечтал ведь – женится. Вон, Парашка из кремника, девка какая, а! Умная, добрая. Слово скажет – душа задрожит. Поди уж, кто-то забрал. Так и проживёт один-одинёшенек.

Вечерело.

–Микула!

Расстроенный Микула вернулся к опушке. Наташка ныла без слёз, не отпускала Семёновой руки. Тот был бледнее смерти.