Рус. Заговор Богов

Этого молодого человека — тиренца, бывшего раба какого-то гроппонтского вельможи, Пиренгул выделил лично. Он как раз отбирал людей для своего Альвадиса и нужны были не просто «руки», а мастера разных специальностей как вдруг попадается канцелярист — знаток «той пергаментной кучки, которая и цветом на дерьмо похожа!», — как часто в сердцах восклицал князь, внешне, впрочем, ничем своих чувств не выдавая. Не выдал и сейчас, когда поразился схожести парня, несомненно — тиренца, со своим блудным зятем. Разве только глаза у Руса отличались глубокой серостью, как у всех этрусков, а у Таганула были обычными, карими и не такими наглыми. А так, особенно если взглянуть мельком и не придираться к широким тирским скулам — младший брат знаменитого Кушинарского князя, бывшего царя огромной Этрусии и прочая, и прочая, включая мужа любимой дочери. Подозрение о происках врагов: «И с этой стороны подобрались, сыны Тартара!», — вспыхнуло и схлынуло.

Пиренгул спокойно передал новоприбывшего юношу на проверку Максаду.

— Похож! — с ноткой восхищения прошептал коронпор. — Склонность к Силе?

Пиренгул, довольно улыбаясь, отрицательно покачал головой. Редко он видел своего друга таким пораженным.

— Хорошо. Наш Исцеляющий ауру внимательно просмотрит, а я поспрошаю. В Гроппонте воспитывался, говоришь? Ошейным рабом был? А что ж он бежал так поздно? — Максад рассуждал как бы сам с собой, ожидая ответа скорее от князя, а не от кандидата на должность, которого как бы не замечал.

Князь промолчал, хлопнул коронпора по плечу и вышел из кабинета главного безопасника, который, кстати, под свою службу занял целый кальварионский трехуровневый дом без окон — бывший склад какой-то дребедени, по заключению Руса — безвредной.

Парень оказался со всех сторон чистым и Пиренгул передал его в помощь тонувшей в бумажных делах дочери, упрямо не просящей у родного отца, опытного в делах государственного руководства, никакого содействия. И в целом, она справлялась. Сильно уставала, ошибалась чаще положенного, но управляла своим городом и долиной вполне разумно. А вот в канцелярии наблюдался бардак.

— Смею предложить тебе, княгиня, — витиевато заговорил Пиренгул, приведя к дочери кандидата в помощники. — Этого молодого человека. Во всем Великом Кальварионе лучшего специалиста по канцелярскому языку, от которого не только у тебя зубы ломит, не найти. — последние слова князь проговаривал медленно: на лице парня разгоралось такое неподдельное чувство, что Пиренгул тут же пожалел о своем решении. Успел обругать себя последними словами, перед тем, как обратил внимание на Гелингин: она оставалась абсолютно безразличной. Уж кто не заметил схожести помощника с собственным мужем, так это она.

«Ну и хвала богам! — успокоил себя Пиренгул. — Повезло тебе, гроппонтец. — Над пареньком действительно нависала опасность бесследно исчезнуть. Мысли князя переключились на Руса. — А зятьку, кстати, урок будет, если доченька… Тьфу, Предки! Простите своего потомка за недостойные мысли, но и пропадать от молодой жены — не дело!», — он понимал и принимал Русовские заботы по управлению Кушинаром, благодарил его за помощь в сохранении Тира — княжества с не до конца разбежавшимся населением, — за свой сохраненный венец, за свою жизнь, спасенную в нечестной дуэли; и все же, видя осунувшуюся дочурку, был зол на зятя. Ставя себя место мужа властной княгини, Пиренгул соглашался: «Не дело бабе государством править — о семье забывать», — но сердце болело за Гелингин, а не за него. Да пусть Рус был бы даже самим Френомом! — дочь есть дочь…

Гелиния застыла, не дочитав очередную бумагу. В её груди неожиданно поселился холод. Она вдруг поняла: сыну грозит опасность. Вскакивая со стула, отодвигая удивленного Таганула, княгиня себя почти не осознавала. Очнулась только в детской, держа на руках и прижимая к себе удивленного и спокойного младенца. Две няньки-кормилицы испуганно жались к стенке, молочный брат наследника сидел на ковре и сосал палец, с любопытством глядя на возвышающуюся над ним тетю.

— Вижу, здесь все в порядке, — выдавила Гелиния, соображая, что зря напугала простых тиренок. Тем не менее, глубоко за грудиной продолжал жить кусочек льда и теперь он трясся в противном ехидном хохоте: «Что, Дочь Солнца, съела? Погоди, не то еще будет… хи-хи-хи… — Гелиния чуть с ума не сошла, пока не разобралась, что это были её собственные насмерть перепуганные мысли. — Русчик, где ты! Ну почему тебя нет тогда, когда ты нужен больше всего на свете!».

Не успела она закончить этот призыв, как почувствовала легкую короткую душевную боль и сразу вспомнила, как только что поговорила с мужем и через полстатера он прибудет сюда.

«Прав он, надо было сразу ему „звонить“. Как я могла забыть? Дура, совсем в самостоятельность заигралась. Ну почему он всегда прав, Величайшая!», — с этой досадной мыслью успокоенная княгиня опускала сына на мягкий ковер из овечьей шерсти классической тирской работы, в узорах кроваво-зеленых тонов. В этот раз ей показалось именно «кроваво», а не бордово-красно-изумрудных.