Рус. Заговор Богов

Магистр прокалывал себе палец, скрепя сердце. Его корежило от мысли о совершающемся кощунстве. Молитвы Величайшей облегчения не приносили и только лишь вера в пришельца, закинутого в их молодой мирок несомненно по воле той же Геи, придала ему смелости. И то — пальцы предательски дрожали. Шестидесятипятилетний маг слишком хорошо знал разницу между ним — смертным, и вечными существами, единственными, кому необходимы алтари и жертвы… пусть даже в виде капли крови или банального медяка, последнего, оторванного от сердца.

Сомнения в человеческой сущности Руса покинули Отига не сразу. Впрочем, как и остальных присутствовавших во внутренней вселенной землянина. За исключением разве что троицы бывших месхитинских разведчиков, Андрея, Леона да Грации с Гелинией. Они, знавшие Руса чуть ли не с самого момента его появления в Месхитии, поверили сразу и не участвовали в общей «дискуссии», если так можно было назвать крикливый базар, доходящий до свары: хуже, чем на самом диком портовом привозе, когда множество озверевших покупателей накидываются на одинокий товар и чудом не рвут его на части. Известие об иномировом происхождении пасынка могучего Френома, поразило всех до глубины души, перевернуло догматы, всю жизнь казавшиеся незыблемыми. Тем более Рус прибыл из мира лишенного божественных Сил — что совсем не хотело укладываться в голове. Самые образованные степенные и выдержанные мужи, облеченных в большинстве своем немалой властью заспорили как дети.

Позже Гелиния рассказала отцу о том, как Рус показывал ей чудеса своего мира. В её словах звучала такая детская восторженность, что Пиренгул больше беспокоился за душевное здоровье дочери, чем слушал фантастическую историю о полетах на какой-то крылатой повозке. Она и так последние дни ходила сама не своя. Сердце отца разрывалось между горем от потери внука и страданием любимой дочери, которая корила себя, занималась самобичеванием и надеялась «исключительно на Русчика»:

— Говорил же он мне, занимайся сыном, оставь Кальварион на наместника, не пропадет княжество без тебя… Прав был! Кальварион стоит, а Гнатик, лучик мой ясный, — пропал! — и как она не пыталась сдерживаться, в этот момент с её глаза скатывалась слеза. — Но он найдет Гната! Мы все найдем, все ему поможем! — сразу подбиралась она. — Лооски и тартаровцы за все заплатят! Ты веришь, отец? А я сердцем чую — сын жив!.. И скучает, — на последних тихих словах, на одном выдохе, Гелиния обычно отворачивала от Пиренгула лицо. Но отец по интонациям угадывал, как тяжело ей было сдерживаться.

На следующий же день, на вечерней трапезе, Пиренгул, на время поиска внука перебравшийся в Кальварион, в свой дом-резиденцию неподалеку от княжеского дворца, в компании Максада и Отига рассказал историю, услышанную от дочери. Это собрание сверсников сложилось само собой. Мамлюка, которого Гелиния назначила своим наместником (разумеется, по совету отца и с одобрения Руса, которому она теперь буквально в рот смотрела) Пиренгул на ужин никогда не приглашал. Молод еще. Кстати, Рахмангула князь временно перекинул на свое место, в Альвадис, а Танагулу достался малолюдный Тир. Отец очень надеялся, что младший сын не успеет там сильно напортачить. Но на всякий случай взял с него клятву первым на асманидов не нападать и эндогорцев не тревожить.

— Что ж, — задумчиво согласился Отиг. — Вполне, вполне возможно. Если судить по тому, что натворила его Воля у нас, то совокупная Воля всех живущих на их земле может попрать божественные законы, которых, по его словам, в их мире попросту не существует. Миллиарды людей! С трудом верится.

— Уважаемый Отиг, — засомневался Максад. — Ты, конечно, магистр и разбираешься в божественных Силах лучше меня и лучше мастера-Пылающего, моего старого друга, с которым мы часто беседовали о Силах. Мне по молодости лет, все эти ваши магические штуки были крайне интересны. Нет ничего и вдруг — появляется что-то. А Знаки? А Амулеты, без которых я и жизнь себе не представляю? Все по Воле Богов — объяснял мне мой друг. — Услышав эти слова, Пиренгул, вспоминая, засомневался в том, что говорил именно так, но поправлять не стал. Максад продолжил:

— А тут вдруг совсем без Сил. И гляди-ка: люди летают, пользуются повозками, которые едут сами. Башни строят, как наши кальварионские «черныши». Мне в это совсем не верится. Зная Руса, зная его склонность пускать пыль в глаза — он просто танцевал, как единорог перед кобылой. Шейкой потрется, хвост распустит, глазки хитро скосит, прогудит что-то хвастливое…