– Не-е-т, в пятно – обойдется… Флавий же болтун. Сергий – советник Аригелия, а царю пока рано знать особенности моей личной жизни. А давай-ка отошлем пастуха в Месхитополь, к Борису. Ему рассказать можно. А что? Пусть для потомков зафиксирует. Свет рукописи увидят не ранее, чем через год, а тогда… – Пасынок Френома поостерегся дразнить богиню Удачи, не сказал ничего конкретного. – Значит, так. Как только я уйду, развязывай книгочея, буди и сразу на дорогу от Месхитопольского Храма к городу выбрасывай. Ты помнишь, где Борис живет?
– Конечно! Он Главным Следящим был. И координаты месхитопольские помню, родной город.
– Письменные принадлежности есть?
– Разумеется! После нашей работы над «универсальной защитой», в «кармане» всегда каганская бумага лежит, чернила с перьями, уголь. Я часто что-нибудь записываю – зарисовываю.
– Разве? Не замечал. Значит, изобразишь ему, где разыскать Бориса Агрипина и старому Следящему привет заодно припиши, от Руса. Он подозрительный, прогонит еще. Вложишь Флавию в пояс. Деньги у него есть…
И замолчал, резко потеряв интерес к судьбе проводника, и словно преобразился. Потянулся куда-то ввысь, запрокинув голову, закрыл глаза и медленно, чувственно шевеля крыльями носа, глубоко вдохнул:
– Эх, как красиво на свете! Не находишь? Воздух какой-то пьяный, счастьем пропитан. – Его голос прозвучал необыкновенно лирично, и весь его облик осветился жадным, будто бы прощальным наслаждением.
– Рус… – обеспокоенно нахмурился Отиг. – Ты в порядке? На себя не похож.
Гелиния, гордо выпятив грудь, подошла к мужу, сломав круг Силы, положила на его плечи свои мягкие и в то же время железные ладони и объявила необыкновенно торжественно, в манере опытной провидицы:
– Ты вернешься, Рус. С Игнатием вернешься, я чувствую.
– Да, пора мне, Геля. Ты права. – Рус снова стал серьезным. В счастливой судьбе Гнатика он не сомневался, а вот в собственной…
Сила лилась долго. Четверть статера, всего полминуты земного времени, показались пасынку вечностью. Наконец «яма» под ним раскрылась, и он провалился в нее, продолжая тянуть из «круга» Силу. Ветер превратился в шквал, и магов прожгло изнутри, раскалив каналы. Рустам, Портурий и Гелиния повалились в откатах, а Отиг, задействовавший свой «астральный колодец», ограничился смертельной бледностью, липким потом и опавшей, будто бы сдувшейся фигурой, отличавшейся хорошей упитанностью. Он не раз создавал структуры и большей мощности, но никогда еще не встречал такого резкого рывка Силы. Эта «зыбучая яма» напоминала, скорее, бурю Сил во время «Ссоры Богов», чем формирование Звездной тропы, и магистра пронзило религиозное рвение.
«Величайшая! – мысленно взмолился он. – Позволь своему избраннику восстановить справедливость! Не оставь Руса, Величайшая!»
Богиня, по обыкновению, не ответила.
Из последнего откровения Руса Отиг для себя отметил главное – все, что случается с человеком в этом мире, происходит по воле Создательницы Геи. Величайшая избрала пришельца – в этой убежденности он только укрепился.
Вовчик не совершал прыжков с парашютом, тем более затяжных. В начале падения он подумал, что ощущения наверняка были бы схожими: долгое свободное падение с тошнотою в груди и страхом в коленях. Разве что воздух в лицо не бил, да летел он не в чистом небе, а в извилистой песчаной трубе. К середине путешествия он задумался: а не слишком ли долго длится полет? От этой мысли страх из коленок серой мышкой пополз наверх и угнездился где-то в области сердца. Рус крепился, держался изо всех сил, стараясь убедить себя, что так и должно быть, но стены тоннеля начали таять, открывая глубокую черноту, и противный грызун впился в сочную мякоть. Когда же пасынка Френома со всех сторон обступила Тьма, зверек превратился в хищника. В белого пушистого северного лиса.
Страх, как ни странно, пропал. Руса обняло спокойствие. Мысли зажили сами по себе, возникая в произвольном порядке; скакали, кружились, носились туда-сюда и, как шарики спортлото, со звоном отражались от стенок черепа. Тело, растянутое в бесконечном пространстве, таковым и воспринималось: расплывшимся, безразмерным, гигантским. Будто все вокруг и было его телом, вся эта темная реальность была им. Мгла, поглотившая его суть, напоминала века, проведенные неведомо где; там, где он заново себя собрал, где искал себя в буквальном смысле, по кусочкам. И время замерло. Или расползлось – определить было невозможно.
В конце пути Рус вспомнил все. И забылся.
Глава 20