Русь Заповедная

В Нехвороще на Днепре была известная всей округе знахарка. К ней обращались, минуя фельдшера, в случае разных болезней. Ребята к ней ходили, потому что она детей любила и всегда у неё были для них лакомства. Забегал вместе с другими к ней и я. Однажды мы гуляли на берегу пруда, близко от Нехворощи, и мне захотелось сорвать камышинку. Последняя треснула и вонзилась так глубоко в пальцы, что правая рука немедленно вся окровянилась. Кровь на ребёнка производит всегда сильнейшее действие, и я потерял сознание. Очнулся я в хате знахарки Ульяны, куда меня приволокли друзья. Она мне обмывала лицо холодной водой и что-то шептала. В хате сильно пахло пряными травами. Видя, что я очнулся, она ласково сказала: «Не бойся! Кровь я остановила». С удивлением я увидел, что кровь действительно еле сочится из раны. Тогда она взяла деревянную ступку, вложила в неё какие-то листья, пахнувшие резко, положила кудрявую мяту, листья подорожника и бальзамического растения, именуемого в тех местах «кануцер», и стала толочь. Скоро образовалась зелёная ароматическая масса, которой она и смазала порезы, а затем завязала чистой холстинкой. Мне сразу стало приятно на душе и, потрясённый волнением, я заснул. Проснулся, когда был уже полдень. Ульяна сидела на дворе, на завалинке, и раскладывала пучки трав. Увидав, что я проснулся, она сказала: «Ну, теперь ступай домой да скажи матери, чтобы повязки не снимала до завтра». Я сделал, как она приказала. Мама знала, что Ульяна лечить умеет, и повязки снимать не стала. На другой день, когда она осмотрела раны, оказалось, что все они уже зажили и на местах порезов были лишь красные рубцы. Присыпав пальцы ксероформом, она снова завязала руку, и на следующий день всё совершенно зажило. Ещё через день даже рубцы исчезли. Позже у меня болели зубы и я отправился к Ульяне собственной волей. Та меня погладила по щеке шершавой рукой и сказала: «Да уже всё прошло! Кто тебе сказал, что болят зубы?» И я с удивлением чувствовал, что она «боль рукой сняла»! Глаза у неё были тёмные, жгучие, и они меня сверлили, хотя я её ничуть не боялся. Конечно, она имела силу внушения. При мне привезли к ней больную женщину, корчившуюся от болей в животе. Ульяна наложила ей руки на живот и сказала: «Ну, теперь всё будет хорошо» и дала мужику травы, чтобы он ей заваривал и поил, как чаем. Знала она знахарское своё дело в совершенстве. Когда фельдшер на неё донёс и её вызвали к земскому начальнику, она его вылечила от старого ревматизма и тот отпустил её с миром. Многих она совершенно излечивала от самых тяжёлых недугов. Благодарившим говорила: «Дажьба благодари, а не меня!» Её слова были для всех загадочными. Только позже я узнал, что она славила Дажьбога.

ДЕД КАНУННИК

На баштане, за Антоновкой, жил старый солдат турецкой войны. Звали его дедом Канунником. К нему всегда ходили, если у кого что пропало, и он указывал, где спрятаны кони или коровы, украденные кем-либо, он никогда не говорил имени вора, потому что «не хотел брать человекоубийства на душу». Крестьяне конокрадов били нещадно, до смерти, на площади, камнями. Потому-то дед и не говорил имени вора. С виду он был строгим, и дети его побаивались, хотя он никогда никому зла не делал. Однажды ко мне пришёл мальчишка и попросил, чтобы я его сопровождал к деду, потому что самому ему было страшно. У них накануне пропала тёлка. Я согласился, и мы пошли. Вскоре мы были на кургане, за которым был и курень. Дед нас встретил сурово, спросил, чего надо, почему батька не пришёл, а потом сел на кучу соломы, закрыл глаза и задумался. Мы сидели, с волнением вслушиваясь в каждый шорох. Наконец дед раскрыл глаза и сказал: «Вор отвёл вашу тёлку в стога, что на Степной. Бегите туда поскорее, а то вечером он за ней придёт, и тогда уж всё пропало, больше тёлки не найдёте!» Мы поблагодарили деда и кинулись, вприпрыжку, к стогам. Эти стога были верстах в семи от Антоновки, а сама Степная тогда ещё состояла из двух хат при станции железной дороги. В одной жил сторож, а в другой — сеноторговец и скотопромышленник.