Русачки

Но что удивительно, — и мы не перестаем этому удивляться, — так это сравнительная безнаказанность, которой, по-видимому, пользуются заводы, особенно крупные. Не говоря уже о фирме Грэтц, как-никак посвященной военному производству и, хотя и обкарнанной там и сям, продолжающей выплевывать свои наконечники для снарядов полными вагонами, — напротив лагеря, по ту сторону Шпре, на высотах между Обершеневейде и Карлсхорстом, стоит электростанция, снабжающая током все заводы в округе. Трубы ее смердят что есть силы. По ночам небо над нею постоянно залито маревом, получается такой розовый купол, который видно издалека. Однако, несмотря на то что этот край неоднократно бомбился, электростанция все стоит, целехонькая, среди развалин, и невозмутимо изрыгает свой дым и освещает все ночи своим розовым свечением. Во время первых крупных ночных бомбежек, в то время как, несмотря на лагерфюрера и его псов, мы оставались снаружи, задрав нос, смотрели, как перекрещиваются снопы прожекторов, как медленно опускаются грозди светящихся многоцветных ракет и как срываются вниз, охваченные пламенем, самолеты, мы без памяти ждали того попадания в цель, которое разнесло бы в кусочки эту блядскую ТЭЦ. Ан нет! Рушились ряды домов, почтенные ели Трептов-парка взлетали высоко в воздух вместе с корнями, а электростанция спокойно себе излучала свои красноватые отсветы. Мы говорили тогда: ну что за мудачье такое, целиться не умеют! Но сегодня мне думается, что наверняка все было не так-то просто, что мудачье-то ведь мы, ну и конечно пилоты, да и солдатня-фрицы, ну и гражданские фрицы, во всяком случае, мелкота… Сименсштадт, огромный промышленный комплекс фирмы «Сименс», целый город, состоящий из завода, контор, рабочих блоков и бараков, понатыканных в лесу, совсем к западу, за Шарлоттенбургом, работает на полную мощность. Да… Все это знают, все это видят, это вечная история сталелитейных заводов Вендель, которые во время Первой мировой так никогда и никем не бомбились, а поставляли сталь для пушек как немцам, так и французам, вечная все та же старая гнилая история, которую знают все и которую никто не хочет знать, годится она только для того, чтобы вдохновлять разглагольствования пьянчужек, вцепившихся в пивные стойки бедняцких пригородов… Если уж начинаешь удивляться — конца не видно!

Sieg oder bolschewistisches chaos!

Берлин готовится к штурму. Хотя скорее в стиле геройства, — чашечки чая, чем в мрачном отчаянии. Я полагаю, что они по-настоящему даже не осознают ситуации. Города вообще перед падением никогда по-настоящему не сознают. Париж в июне сорокового зубоскалил и ждал чуда. Народы медленно просекают.

Стены мешков с песком воздвигаются в таких местах, что мне непонятно, почему здесь, а не где-нибудь, надеюсь, что ответственные специалисты понимают, что и как. Противотанковые орудия строят батареей на Кёпеникер Ландштрассе, да и на других магистралях, стекающихся в Берлин с Востока. Военные эшелоны идут днем и ночью.

Конец щебню. Весь город — один только щебень. У них опускаются руки. Со всей остальной швалью рою теперь противотанковые рвы вокруг всего Берлина, — день здесь, день там, — заставляют тебя бросать уже начатый участок, чтобы начать еще где-то, — поди разберись!

Работенка нетрудная — кругом песок. Как на пляже. Кайлить не надо, роешь заступом, словно грядку рыхлишь себе под редиску. Опускаешься так до трехметровой глубины, ширина рва — три метра на уровне грунта. Выгребенный песок ссыпается валом вдоль рва. Никогда не делал настолько бессмысленной работы. Если рвы действительно могут остановить танки, почему же тогда русским танкам дали дойти аж досюда?

Подло, что голод одолевает. Кончилась также и охота за хлебными корочками под развалинами. Однако нашел я еще один источник калорий. Жан, военнопленный, — все, что я знаю о нем, это имя — Жан, крестьянин с Юрских хребтов, с красивой измученной физиономией, — обменивает мой рацион сигарет на картошку. Вот уж воистину золотое дно!

Заводские военнопленные у нас на особом положении. Молчаливое уважение. То есть, насколько немцы к нам, французскому пролетарскому семени, питают одно только недоверие и презрение, настолько они питают к французским военнопленным теплое уважение. Чтят павшего лояльного противника и тому подобная дребедень. Военнопленные появились здесь задолго до нас. Поскольку международные конвенции запрещают их использовать для выполнения военных задач, они водят грузовики материально-технического обеспечения, перемещают маленькие электрические вагонетки на заводе, перевозят со склада на кухню мешки с картошкой и другими продуктами, целыми днями общались они с этими сказочными запасами, сводившими нас с ума от вожделения. Впрочем, доверие немцев себя оправдывало. Военнопленные прихватывали себе, конечно, но все оставалось в пределах пристойности.