Русак

А и ладно! — он потянулся, высунув наружу из спальника мускулистые руки в тельняшечных рукавах. — Не будет так не будет! Поедим тушёнки с хлебушком! Всё равно — жизнь удалась! Если бы ещё не эта хрень в позвоночнике...

В позвоночнике у Серёги, отставного капитана, разведчика спецназа ГРУ, получившего уже в госпитале на койке вместе с орденом Мужества внеочередное звание майора «за отвагу и мужество, проявленные в боях с незаконными вооружёнными формированиями в Чеченской Республике», сидел маленький зазубристый осколочек от гранаты. Сидел он нехорошо — подвижно, периодически вызывая онемение, вплоть до паралича, левой нижней конечности — то есть его, Серёгиной, ноги.

Удалить его из «места проживания» было, по словам медиков, почти невозможно, так как была почти стопроцентная вероятность во время операции повредить какой-то нерв или что-то там ещё, название чего Сергей не запомнил. А тогда гарантирован паралич обеих ног, жизнь в инвалидной коляске с «уткой» и прочими атрибутами инвалидского «счастья», о чём разведчику-спецназовцу даже подумать было страшнее, чем о перспективе остаться с одним ножом против группы вооруженной «басмоты».

— Со временем осколок сам может изменить своё положение в тканях и сделать ситуацию операбельной, — сообщил Серёге хирург, вытащивший из его тела восемнадцать других осколков. — Нужно только регулярно делать рентгеновское обследование и мониторить динамику его нахождения в тканях. Тогда вы забудете об этой проблеме навсегда!

— Так, док, скажите, — переспросил хирурга Сергей, — а может он навсегда остаться в таком положении, как сейчас, или изменить своё положение так, что меня окончательно парализует?

— Может! — ответил хирург. — Но это уже зависит не от медицины, а только от Господа Бога, если Он есть!

— Ну да! — Сергей скривился от внезапного приступа боли в пояснице. — Если бы Он был, всего этого дерьма уж точно бы не было…

— Возможно, возможно, — отозвался врач, выходя из палаты.

Пришедшие его проведать ребята из роты: Равиль, Витя-Кукарача, Жека-радист и Игорь-Малышок — долго галдели по поводу лежавших на Серёгиной тумбочке погон с майорской звёздочкой и новенького, блестящего свежим серебром креста ордена Мужества.

— Ну, пра-здра-вляю, командир, «Мужика» получил! — Витюха взял в руки раскрытую коробочку с лежащим в ней орденом Мужества. — Сейчас всякой «бижутерии» кому только не вешают за бабло, но ты реально заработал свой орден, командир, без балды — заработал! Давай граблю, майор, братишка!

Пятерня Кукарачи словно железом сжала мускулистую ладонь Сергея.

Серёга лёжа слушал радостный гвалт разведчиков, как сквозь туман, улыбался, принимая искреннее выражение их братской, грубоватой мужской любви, что-то пытался пошутить в ответ, но в то же время его чуть притомлённый обезболивающими мозг ни на минуту не переставал сигналить в сердце: «Они прощаются с тобой! Ты теперь вне игры! Прощай, служба!»

И сердце медленно обхватывала своим колючими ледяными пальцами тоска.

Однако после выписки с комиссацией в отставку и возвращения в Москву, навалившиеся дела несколько выбили Сергея из неотступной борьбы с искушением саможаления и регулярно подползавшей депрессухи.

Во-первых, он мог, хоть и в корсете, но всё же нормально ходить своими ногами, водить машину, подложив специальный валик под спину на водительском сиденье, жить уже практически без обезболивающих и спать как на спине, так и на любом боку, что прежде исключалось. Кстати — уже то, что он остался жив после взрыва в метре от него гранаты — честно говоря, равнялось чуду. И жить ему, несмотря на все потери, всё равно нравилось!

Во-вторых, боевому офицеру пришлось вступить на поле боя, абсолютно неизвестное ему доселе, — чиновничье-бюрократическое, где он сразу почувствовал себя реальным «салагой» перед огромной алчно-бездушной громадиной гос-аппарата. Сергею пришлось по завещанию вступать в наследство умершей полгода назад любимой крёстной-тётушки Лили, у которой, кроме него, наследников больше не было.

А наследство было нехилое — двухкомнатная квартира с высоченными потолками в предреволюционном доме на Остоженке и дача в Переделкино, стоящая между дачами известного в советское время писателя и написавшего на него в сорок девятом году донос чуть менее известного поэта. Всякая мелочёвка вроде мебели, посуды и двух роялей, уже как бы и не считалась чем-то стоящим внимания.

Пришлось нанять риэлтора — очаровательную тридцатилетнюю Мариам, которая за нереальный по сравнению с армейскими зарплатами гонорар, взялась пройти все круги чиновничьего ада, что и сделала за пару месяцев с успехом, превзошедшим всякие ожидания. Гонорар Серёга заплатил, взяв взаймы у бывшего одноклассника Вазгена, державшего три контейнера на продуктовом оптовом рынке, под залог квартиры, в которой сам Серёга родился и прожил всю жизнь до училища. Эта квартира досталась ему после смерти родителей и в ней он, собственно, и жил по возвращении из госпиталя в подмосковной Купавне.