Русак

— Вот! — влив в себя ещё стакан, отец Виталий поковырял вилкой в сковородке, но закусывать ничем не стал, лишь налил себе в тот же стакан немного апельсинового сока и запил им водку. — Так о чём, бишь, я говорил? Ах да! Любаня… Жаль её! Польстилась, дурочка, на призрак шикарной жизни, меня, дурачка, молоденького попика, бросила, не захотела в попадьях на сельских развалинах «молодость гробить», выскочила за бизнесмена кавказской национальности, а тот её бить начал, гулял по бабам, отобрал ребёнка при разводе, чуть не прибил совсем! Она потом ещё два раза замуж выходила, первый раз — за нового русского, но тот в тюрьму сел надолго, за какие-то махинации с банковскими бумагами, потом за украинца-гастарбайтера, богатого достаточно, имевшего в Москве и в области Московской несколько бригад своих земляков-строителей, с ним тоже развелась… А дальше и не знаю, как её жизнь сложилась, перестал следить, только молюсь о ней, несчастной, у престола…

ГЛАВА 21. ПОГОСТИЩЕ, ПРОДОЛЖЕНИЕ

Он задумался, тяжело положив взлохмаченную голову на руки, локтями упёртые в стол. Сергей и Даша безмолвствовали.

— А я всю нерастраченную силу души бросил на приход, развалины свои восстанавливал, воскресные школы для взрослых и для детей устроил, брошюрку даже для начинающих прихожан накрапал, выкладывался весь… Хорошо у нас было на службах! Зимой мороз тридцать градусов, а в храме отопления нет, окна плёнкой для парников затянуты, рука к чаше примерзает, когда причащать идёшь! А люди в храме стоят и молятся! Службы у нас долгие были, всё выслуживал, как положено по уставу, не сокращал! Бывало, на улице потеплеет, уже пятнадцать градусов мороза, а в храме ещё тридцать, стены-то толстенные, промёрзли, как морозильник, холод отдают! Пока исповедовал причастников, люди из храма на улицу в пятнадцатиградусный мороз погреться выходили! И ведь ехали в наш храм! Даже из тех сёл, где свои храмы тёплые, не закрывавшиеся, службы короткие, всё комфортненько! А приезжали к нам мёрзнуть! Всё потому, что Дух был! Дух веры настоящей, дух подвига, дух молитвы! А люди это чувствуют! Ради этого Духа и в храм-то идут, те, кто понимает, конечно… А те, кому в тепле под красивое пение с соседками поболтать охота о том, как попы на их копейки жируют, те к нам не ездили, понятно, им себя верующими чувствовать везде удобно было. Хорошие были времена! Голод, нищета, разруха начала девяностых, деньги в бумажки превратились, попы — в попрошаек с протянутой рукой, бегающих по новым русским: «Подайте на машину кирпича да пару кубов бруса!» А Дух был! И сколько людей тогда к вере приходило, и сколько попов тогда сердцем горели Богу послужить! Потом погасли многие, зажрались… Жрать друг друга начали… Меня вот тоже Мишка, мой однокурсник по семинарии, сожрал. Подожди! Надо выпить за его здоровье!

Отец Виталий снова налил себе водки, чуть расплескав на стол, вытер пролитое рукавом, зажмурился, залпом выпил, посидел, сморщившись, выдохнул.

— Фу, гадость эта водка, никогда её не любил… Ну, дай Бог здоровья, покаяния и спасения рабу Своему, протоиерею Михаилу! — он широко перекрестился. — А то ведь тоже спился, бедный, хуже меня…

Оно и понятно, с сильными мира сего: мэрами, генералами тусоваться — это ж какую печень надо иметь! Банкеты, дни рождения, мероприятия всякие! И везде надо слова всякие льстивые от лица Церкви говорить, тщеславие начальничков ублажать! Чтоб милостивые были, чтоб спонсоров на пожертвования напрягали, льготы там всякие от них поиметь, участки земельные, санатории не для простых… Да и своё начальство епархиальное такого попа ценит, который с миродержателями в дружбе, наградки там внеочередные подкидывает, на грешки глаза закрывает… А страшно-то ведь — что любить всё это начинаешь больше, чем Бога, славу человеческую, достаток, удовольствия, кресло, на котором задница пригрелась… И ради кресла этого, ради славы да богатства совесть начинаешь продавать потихоньку, идти на компромиссы с дьяволом, всё под предлогом-то благим: мол — интересы Церкви защищаю! А Дух Божий отходит, и дух лукавый заползает в душу, и порабощает… Глядь, а ты уже — законченный фарисей, «сребролюбец и лицемер» — всё, как Господь в Евангелии обличал! Дообличался — распяли! И сейчас распнут! Всё те же попы, архиереи, богословы, монахи… Не все, конечно! Много есть и рабов Божьих среди духовенства! Но их и жрут, и гнобят свои же, те, кому задница на кресле дороже Царства Божьего! Те держатся, смиряются, несут свой Крест ради служения, которое избрали и которому все силы отдают, вот как сосед мой, игумен! А я сломался… Эх, офицер! Как жаль, что ты не поп! Сейчас бы дал тебе епитрахиль да выплакал бы все, что на душе скопилось!

Отец Виталий, уронил голову на руки, затих, лишь плечи его слегка вздрагивали.