Русалка

Возникала минута тишины, и было слышно, как шуршит камыш, легко склоняясь. Месяц просвечивал тускло из-за ползучих туч и порой сверкал, показав край, и освещал ровные мирные долины, но затем снова скрывался, погружая их во мрак. Земля спала, безмятежная.

И неожиданно батько согласился. И похвалил Павла Андриевича, что так умно он рассудил. И удивился, как это он сам не додумался до подобного. А Павло Андриевич чуть не подпрыгивал от радости. «Тогда незамедлительно домой, чтобы выспаться, чтобы сил набраться!» – скомандовал батько. Весь обратный путь Павло Андриевич забегал вперед батька с фонариком, предупреждая его о любой преграде, будь то крупный камень или рытвина. Открывал калитку и стучался в окошко, чтобы отворили дверь на веранду. Гарбузы давно спали, и лишь малыш в комнате у молодых иногда всплакивал. Павло Андриевич никак не хотел оставить в покое батька и крутился около него, пока тот готовился ко сну. Он и лег нарочно рядом с батьком и долго еще приговаривал шепотом: «Вот увидите, вот увидите, Петро Михайлович, не напрасно шурин мой газету „Аномалия“ издает! Не напрасно!»

Венера Тарасовна тихо постанывала, перевернувшись на спину. Братья Ванько и Сашко спали как убитые, а Дмитрик словно что-то рассказывал, едва усмехаясь. Словно делился с кем-то ласковыми словами, словно обращался к кому-то.

На другой день батько со сватом спали до полудня. Уже и коров пригоняли на обед, и Венеру Тарасовну мама успевала угостить завтраком со всякими вкусностями, а они и не пошевеливались. Уже даже Иван Петрович приходил спросить, нет ли и сегодня какого-либо праздника. Но потом вдруг разом протирали глаза. Выходили на двор и таскались по усадьбе, как бесприютные духи, в поисках чего-нибудь выпить. И не могли никак в своих головах свести концы с концами. «Вы не помните, Петро Михайлович», – спрашивал в растерянности сват, – «куда мы с вами сегодня планировали?» – «Не помню», – отвечал батько. – «И у меня такое же помутнение». Солнышко светило весело и прогоняло дурные мысли. День обещал быть славным. Толстый белый тополь радостно трепетал листочками в вышине. Под ним стоял почти готовый к отъезду мотоцикл, куда Ванько с Сашком сносили разные гостинцы в дорогу. А из открытых степей доносился дурман, вольное опьянение, будто нарочно насылаемое, чтобы не искали, чтобы не думали.

Что за белокурый мальчик бежит по улице? Мимо знакомых, попутных и встречных, мимо незнакомцев, мимо пустого рынка, мимо шоссе. Играют в футбол на лужайке, – ворота покосились; режут кабана за сараями, опаливают щетину, колбасы крутят. Мимо них. Вниз, с горы, вдоль рядов буряковых, к лиственному лесу, неспокойному. С поля женщины возвращаются, смеясь, распевают шутливые песни. Мимо них. Они окликают, машут полными руками. Дальше. Под тенистые своды, где ручей течет в бузине, чтобы миновать его скорее, чтобы выйти на безлюдную дорогу и видеть, видеть их издалека, те колеблемые ветром вербы серебристые. Мимо кладбища в полной тишине и прохладе, мимо мельницы.

3

Через год, в духов день, к зеленым с узорами воротам Гарбузов подкатывал поизношенный «Опель». Из него выгружались пополневшие и загоревшие Павло Андриевич и Венера Тарасовна. Они давно возвратились из Греции, но к Гарбузам приехали впервые. Все никак было не выбраться. Уже и собирались, и машину снаряжали, а потом случалась какая-нибудь причина, и дело расстраивалось. Что за невезение. Но теперь, слава богу, все было позади. Павло Андриевич, хлопнув дверцей, перво-наперво громко объявил поверх забора, что они с Венерой Тарасовной прибыли, чтобы не получилось неприятностей, как в прошлый раз. Он приготовил шутку, и ждал только минуты, когда батько с мамой выйдут их встречать. Но, на удивление, никто не отзывался. Гуси пощипывали дружно травку перед воротами, пес где-то там в глубине своей будки чесался, гремя цепью. Недоумевающему Павлу Андриевичу с Венерой Тарасовной пришлось самостоятельно проходить во двор.

– А-а, Венера Тарасовна и Павло Андриевич, – раздался невеселый голос из-под яблонь. – Приехали погостить. Проходите, устраивайтесь. – Это был батько. Но не прежний батько, а совсем другой, какой-то измученный, поникший. Его даже не узнать было, так он изменился.

– Что у вас тихо так? – спросил задорно Павло Андриевич, все еще надеясь пошутить.

– Нет причин веселиться, – объяснял батько.

– Праздник ведь сегодня.

– Да, праздник, – как-то равнодушно согласился батько.

Хлопнула калитка и появилась мама. Она целовалась со сватами, спрашивала, как маленький поживает в городе, не болеет ли. А глаза ее невольно наполнялись слезами.

– Да что у вас стряслось, расскажите наконец, – не выдержала Венера Тарасовна.

Батько только рукой махал.

– С хлопцами что-то? – догадалась Венера Тарасовна.

– С Дмитриком.

– Заболел?

– Не то слово.

– Не русалка ли порчу навела? – пошутил, не известно к чему, сват. Но батько так прожег его очами из-под густых бровей, что у Павла Андриевича похолодело в животе.