В последнее время мне приходится делать это очень часто, практически со всеми, и я от этого смертельно устала! Я, вообще-то, прямой и искренний человек, постоянная ложь меня физически утомляет, у меня от нее мышцы болят. Мышцы лживого языка и лицемерного лица. Я снова хочу быть собой, говорить и делать все, что приходит в голову, не заботясь о том, что подумают другие! Может, пора быть с Кириллом пожестче? Может, хватит давать ему ложные надежды? Ведь вполне очевидно, что в итоге от этого будет только хуже, и ему, и мне.
Итак, Кирилл вошел в наш двор, вернее, не вошел, а почти вбежал. Вид у него был какой-то взбудораженный: глаза сверкали, ноздри раздувались, воротник рубашки перекосился… Да что с ним такое? И вдруг я поняла. Вернее, узнала этот решительный блеск в глазах. У меня тоже такой появляется, когда я собираюсь совершить что-то безрассудное, что-то, на что долго не решалась… Кирилл пришел со мной объясниться! Он давно пытался это сделать, и сегодня пойдет до конца. Поэтому и выглядит таким энергичным и смелым.
Я должна ему помочь. Вернее, помешать. Короче говоря, помочь тем, что помешаю. Я сделаю так, что он передумает признаваться мне в своих чувствах. Хорошо бы эти чувства у него вообще исчезли… но тут как получится.
— Привет, — начала я с места в карьер. — Что-то сегодня мне совершенно не хочется тебя видеть.
— Чего? — Кирилл остановился, ноздри его стали раздуваться чуть меньше, дыхание замедлилось.
— Я иду спать, — сообщила я.
— Спокойной ночи, — растерянно произнес Кирилл.
— Дед, наверное, тоже спит…
Надеюсь, он поймет намек: не надо к нам сегодня заходить. Так, я же хотела быть пожестче… Получается или нет? А что еще жесткого я могу ему сказать? Послать его подальше? Ну нет, это слишком.
— Приходи как-нибудь в другой раз, — произнесла я с интонацией «не заходи больше никогда». А потом повернулась и пошла в сторону крыльца.
Кирилл постоял немного, растерянно хлопая глазами — я это видела боковым зрением, а потом побрел в сторону калитки. Это было грубо, да. Но именно это ему и нужно.
Дед встретил меня в дверях. Он был такой же взъерошенный, как Кирилл, седые волосы стояли дыбом, как будто он яростно чесал затылок, есть у него такая дурная привычка.
— Не видела Кирилла?
— Э-э… видела.
— Ну! Где он? Куда запропастился?
— Домой пошел.
— Что?! — дед был так поражен, как будто я сказала ему, что его разлюбезный Кирилл полетел на Луну верхом на пустом ведре.
— А что? Он же не у нас живет, ты помнишь? — раздраженно буркнула я.
— Что ты ему сказала? — догадался дед.
— Ничего особенного. Сказала, что иду спать. И что ты тоже, наверное, спишь. Вообще-то ты и должен спать, время-то позднее! Предложила зайти в другой раз…
Я все же не решилась сказать деду, что прямым текстом заявила его любимцу, что не хочу его видеть.
— Ну ты… балда!
— Сам ты балда! Чего обзываешься?
— Человек старался ради нас, рисковал своей свободой, можно сказать, а ты его домой послала?
— Чего? Что человек делал?
От удивления я чуть не сползла на пол по стеночке, к которой прислонилась под напором деда.
— Эх ты!
Дед раздраженно махнул на меня рукой и бросился в свою квартиру. Я побрела за ним, растерянная и пристыженная. Получается, Кирилл выполнял какое-то поручение деда, а я его так отбрила. Грубо получилось, очень грубо и некрасиво. Хорошо еще, у меня не хватило духу послать его прямым текстом. А ведь были такие мысли — для верности, чтобы окончательно отпугнуть…
— Ты же ее знаешь, — услышала я голос деда. — Она всегда ляпнет что-нибудь, не подумав. Грубиянка, что поделать… пороть ее надо было в детстве.
Это он с Кириллом по телефону разговаривает. Да, надо было меня пороть, точно. Может, тогда что-то путное из меня бы выросло.
— Все нормально? Как? О, да! Рассказывай все подробности. Может, все-таки? Ладно, приходи завтра. А Лану я все же выпорю.
— Правда, выпорешь? — спросила я, когда дед закончил разговор.
— Надо бы, конечно. Прогнать гостя с порога, послать его, практически! И какого гостя!
— Это он тебе сказал, что я его послала?
— Он сказал, что все в порядке, что придет завтра. Золото, а не человек!
Дед многозначительно посмотрел на меня, как бы говоря: почему ты до сих пор не прибрала к рукам это золото? Ответ он знал: коварная судьба распорядилась так, что к этому, безусловно, прекрасному человеку, я не испытываю никаких чувств, кроме дружеских. Она посмеялась надо мной, заставив влюбиться в кусок отнюдь не золота, а… чего? Холодного бесчувственного железа, вот чего!
— Так что случилось? На что ты подбил Кирилла? Это касается мести Шапокляк?
Дед молча смотрел на меня, раздумывая о чем-то.
— Не скажу, — наконец, выдал он с чрезвычайно довольной физиономией.
— Что?! Как ты можешь мне не сказать?
— Это и будет твоим наказанием. Вместо порки.
— Ну ты… зараза.
— Ага.
Это очень, очень жестоко! Дед знает, насколько сильно мое любопытство, и как я мучаюсь, когда чего-то не знаю… Да я вся изведусь до завтра, до того момента, как придет Кирилл и все расскажет. И до того, как я извинюсь за свое поведение и сниму тяжесть с души.
— Хочешь узнать — звони Кириллу.