Русалка и зеленая ночь

– Я просто спустился в берлинское метро и пошел в потоке людей. Потом раздался хлопок, свет отключили, и все с визгом ринулись по туннелю. Сначала бежали, потом пошли по темным переходам… И вот мы все идем, и кругом одни русские, и все давно уже устали идти. Но, похоже, мы все-таки куда-то подходим.

Доктор огляделся вокруг и обнаружил, что они вошли в какой-то ангар. Над их головами теперь свисали тарелки примитивных железных люстр, чуть покачивающихся на длинных, теряющихся в темном высоком своде шнурах. Шаркающие шаги стали отчетливее, а тихие голоса – гулче. Где-то в глубине этого холодного жестяного полумрака гудели механизмы, лаяли собаки и звучал неразборчивый женский голос, судя по тембру – из репродуктора.

– Да, действительно, – озадаченно согласился доктор, обернулся, но прохожего уже не нашел: на входе очередь слегка перемешалась. А люди выглядели уже не такими удрученными.

Однако впечатление, что путь в неизвестность подошел к концу, довольно скоро рассеялось. Чем дальше они шли, тем больше убеждались в том, что нет ему конца и края. Помещения, через которые они брели еще много часов, иной раз действительно напоминали туннели метро, иной раз – корабельные трюмы, а иногда – темные заводские склады. Тогда над ними нависали контейнеры, по которым расхаживали солдаты в длинных шинелях, с собаками и с фонарями в руках. Их лучи дерзко сновали по толпе, заставляя пойманных светом усталых людей щуриться или заслоняться рукой.

Это была очень странная и тяжелая ночь. Маша с Даней, кутаясь в одеяла и погрузившись в дремоту, зевали, как дети, и бездумно брели, положившись на Аркадия Эммануиловича. Доктор же, напротив, не расслаблялся и старался быть готовым ко всему, прежде всего – к внезапной панике, которая особенно страшна при таком скоплении народа.

Потом вышли под открытое небо на какую-то станцию и, как колонна военнопленных, быстро двинулись через коридор между солдатами и их лающими псами. Ярко били прожектора, гудели грузовые машины, высаживая отряды военных. Постукивая, прополз железнодорожный состав из бесконечных цистерн. Казалось, что вот-вот наступит рассвет. Доктор подумал, что, возможно, дальше их повезут поездом, а сейчас дадут отдохнуть в теплом чистом помещении вокзала, но вскоре разочаровался: станция больше походила на товарную, и ничего похожего на зал ожидания здесь не было.

Не задерживаясь тут, они вышли к бурлящей в зарослях голого ивняка реке. Казалось ее грязный пенистый поток не может замерзнуть в принципе – будто бы где-то неподалеку был водопад, который и разгонял его с такой неистовой силой. Деревянный мост был в несколько сотен метров длиной, и шумная холодная вода поднималась почти до самого настила, обдавая его сырой моросью.

Взошли на мост. Доктор шел с краю и выглядывал, наклоняясь за перила, из-за спины впередиидущего, в надежде рассмотреть, что их ждет на том берегу. Никто не разговаривал. За шумом реки пришлось бы кричать, а для этого все были слишком утомлены. Когда они уже почти перешли реку, доктор увидел, что на пустынном берегу снова маячат солдаты с собаками на поводках. Грозные силуэты конвоя чернели на фоне неба.

«Сколько же можно идти? – в изнеможении подумал доктор. – Всё, я сейчас поговорю с солдатами. В конце концов, они-то уж обязаны знать, что здесь, черт побери, творится».

– Простите, вы не подскажете, куда мы идем? – поинтересовался доктор у выхода с моста, шагнув из колонны к стоящему спиной конвоиру.

Солдат в плащ-палатке резко обернулся, и Аркадий Эммануилович, в ужасе отшатнувшись, шмыгнул обратно в толпу. «Ой, ой, простите, простите», – лепетал он при этом. Ему показалось, что у солдата чего-то сильно недостает. То ли глаз, то ли всего лица. Под прорезиненным широким капюшоном зияла темная, но осмысленная дыра, и разговаривать с этой дырой почему-то не хотелось. Теперь он в панике проталкивался вперед, до тех пор пока его не схватили за рукав.

– Что такое, что такое?.. – суетливо попытался вырваться пойманный логопед.

– Док, док, это я! – теребил его за рукав Даня.

– А, – пришел в себя Аркадий Эммануилович. – Это ты, Данечка. Боже, как ты меня напугал. Ты представляешь, я хотел спросить у солдата, куда мы движемся. А у него, а у него…

– Что у него? – встревожено спросил Даня.

Доктор подумал, что от его страшного рассказа никому лучше не станет, и ответил невразумительно:

– Ничего у него.

– Ничего?! – испугался Даня.

– Ничего, ничего, – успокаивающе подтвердил Блюмкин и, нахмурившись, побрел дальше.