В отличие от римского понтифика, православный патриарх не разрешает создавать на станциях настоящие храмы, ибо Престол, по канонам, должен иметь свое четко определенное место, а не болтаться где-то в космосе. (Тот факт, что все земные Престолы болтаются в космосе вместе с Землей, патриарха ни капли не смущает.) Оттого обедни на «Руси» проходили нерегулярно, во временно приспособленных под часовни помещениях.
Постоянной должности священника в штате нет, тем же, кто готов был работать на договоре, платили по остаточному принципу, вследствие чего время от времени тут объявлялись такие отъявленные проходимцы, что у несчастных прихожан волосы вставали дыбом. Случалось даже «ряженые» – то есть поддельные, самозваные батюшки, имевшие целью лишь скудный, но легкий заработок.
Маша не была религиозна, но в церковные обряды она верила – инстинктивно, без надрыва, как в гороскопы из журналов для девочек. К тому же они давали ей ощущение хоть какой-то поддержки извне, и это помогало выносить беспросветную орбитальную жизнь. В это воскресенье, когда на душе у нее было смутно, как у Катерины из «Грозы», она направилась в часовню с мыслью, что теперь-то Бог просто обязан сжалиться и послать ей хоть какой-нибудь выигрышный лотерейный билет. Желательно в виде прекрасного благородного мужчины или хотя бы служебного повышения.
Но не тут-то было. «Ах!» – екнуло сердце Машеньки, когда, словно херувима, узрела она на клиросе своего вчерашнего провожатого в золотом стихаре. Даниил висел в луче прожектора вниз головой и гулко барабанил девяностый псалом. Он всегда здесь прислуживал, но по причине природной своей стеснительности редко появлялся перед толпой молящихся. А вот теперь, набриолиненный и блестящий, явился он девушке в образе светлого ангела.
Стены были без росписи, так как часовня была совсем новая и освящена митрополитом в честь страстотерпца Григория Распутина. До ее обустройства на «Руси» было только четыре часовни – в честь благоверного полководца Жукова, святого царя Иоана Грозного, царенаместника Владимира Путина и просто Никиты Михалкова. Ранее пролетарии экологического фронта не особенно активно посещали богослужения. Но после благословения на однополые бракосочетания ряды молящихся на орбите резко пополнились. Когда, наконец, запели «Благослови, душе моя, Господа», народ Божий выдохнул и начал креститься и кланяться.
«Господи Боже, помилуй хотя бы душу ее, Многомилостиве и Всемилостиве, Боже мой! – молился в темном углу предела Даниил. – Смерть смертию умертвивый! Смилуйся над безымянной покойницею! Услыши глаголы моя, Господи! Ежели Ти, Блаже, надобно, смертию мя умертви, окаянного, но прими душу девицы сей в Царство Твое Небесное. Но да будет воля Твоя и ныне, и присно, яко на Небесех, тако и на земли и в космоси и во веки веков! Аминь».
Обливаясь слезами, Даниил жался за иконой и изредка вздрагивал, как от ударов плеткой. «Чудак юродивый», – подумал очередной новый батюшка, вылетая на проповедь. Схватившись руками за аналой, как лектор за кафедру, он, седобородый и худощавый, повис над амвоном и, осенив себя крестным знамением, молвил:
– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа…
– Аминь! – ответствовал народ и шумно подался вперед, чтобы теснее сплотиться возле проповедника, надеясь, что этот оправдает их чаяния.
– Э-э, – сразу сконфузился тот, заметив такое внимание. – Кхе, кхе… Ну, во-первых, братия и сестры… То есть, я хотел сказать, только сестры, – поправился батюшка, и недоумевающие мусорщики украдкой переглянулись. – В смысле, особенно сестры. Так как сегодня мы с вами, как и вся православная Церковь, празднуем день памяти жен-мироносиц. Так что позвольте поздравить вас всех с православным женским днем!
– Спаси Господи, – недобрыми басистыми голосами отозвались мусорщики.
– В этот день наши благочестивые прадеды, – продолжал батюшка, – вспоминали о женщинах.
Внимающие перекрестились.
– Заметьте, не восьмого марта, как делают это магаданские жидомасоны и те же, к примеру, китайцы, а именно в этот день, день строжайшего поста, мы должны поздравлять наших милых сестер и старушек-матушек. Ведь посмотрите, как много они для нас делают. Благодаря им на столах наших случаются яства и пития. А иной раз, – продолжал батюшка, с отстраненным взором рисуя руками некие округлые объемы, – иной раз и бананы. Кстати! – оживился проповедник. – Был я недавно в паломничестве, в Эквадоре. И там один благочестивый инок мне и говорит: «Чего это вы, батюшка, бананы сырыми кушаете? У нас так не принято». Я говорю: «А как же их есть-то?» Он у меня банан выхватил, пожарил, борзо так, и сиропом залил. Вкусно-о получилось – пальчики оближешь!
Батюшка поднес руку к лицу, будто бы перекреститься, но вдруг чмокнул кончики пальцев и растопырил их в воздухе, мечтательно глядя поверх голов.