Русалка из Рустамовки (СИ)

  — Л-л-лена?

  — Ты очень плохой человек, дядя Саша. Из-за тебя я стала такой.

  Она сделала шаг вперёд — река последовала за ней. Я не мог оторвать от неё взгляд. Всё вокруг сияло. Я стоял, не смея дышать, заворожённый. Лена оскалилась.

  — Нет!

  Она побежала к своему убийце.

   Желтые, звериные глаза. Длинные, тонкие когти. Зубы — острые иголки. Целая пасть иголок. Она бежала, извиваясь всем телом. Нет, она плыла — её несла река. Дядя Саша не мог сдвинуться с места. И я не мог. Ноги утонули в иле. Река стала небом.

  — Лена, нет! — Это я кричу. Кричу, что есть сил. Вода сверху и снизу. Вода бурлит, затягивая нас в водоворот. В воронку из водорослей и грязи. На дно. В тюрьму воды и лунного света.

  — Лена!

  Она, наконец, обратила на меня внимание:

  — Миша, уходи! Утопленницы не становятся русалками.

  И она выпустила когти.

   Я не знаю, что определяет в человеке человека. И как тонка грань между тьмой и светом. Между добром и злом. Между маленькой девочкой и чудовищем. Может быть, тогда я принял самое важное решение в своей жизни. Решение, определившее, кто я есть. Я успел встать между ними: между убийцей и невинной жертвой. Или между жертвой и невинным монстром? Я не знаю. Но зато я знаю Лену.

  — Ты не убийца.

  Острые, как заточенные спицы, когти. Больно. Когда она поняла — завизжала так пронзительно, что зазвенело в ушах. Что ж ты дурочка, делаешь? Я ж так оглохну.

  — Ты не убийца. А он — он того не стоит.

  Дядя Саша был белым, как мел. Вода вокруг кружила с неимоверной скоростью. Вода стала черной? Я потерял сознание.

   Очнулся в какой-то белой комнате. Столько мешанины: белое, чёрное, красное? Жар, холод. Что вообще произошло? В дверь вошла женщина в белом халате. Медсестра? Значит, в больнице.

  — Ой, куда? Лежи, не вставай. Столько крови потерял.

  — Что случилось? — Я всё-таки присел в кровати. Сестра замялась.

  — Не знаю, как и сказать. Наводнение случилось. Вишенка вышла из берегов.

  — Я в Рустамовке?

  — Так ты из Рустамовки? — Она улыбнулась. — Мы в Чукреево. Это выше по течению. Районный центр. В вашей деревне больницы нет.

  — Выше по течению? Как я здесь оказался?

  Медсестра задумалась:

  — Кто знает? Я же говорю: наводнение. Странное, правда. Больница наша на пригорке стоит, а затопило только её. Ничего понять не можем. Вода не сходила до утра. Пока ты глаза не открыл после операции.

  — Мне делали операцию?

  — Делали. У тебя восемь колотых ран. Глубоких. Повозиться доктору пришлось. Ну, до свадьбы заживёт, — она опять улыбнулась и погладила меня по голове — подружка есть у тебя?

  Я посмотрел на мокрые следы на полу. Значит, открывал глаза? Не помню. На подоконнике тоже мокро. Лена-Лена.

  — Вроде как.

  — Вот и хорошо.

   Бабушка, конечно, переполошилась. Любимый внук невесть как оказался в соседнем селе! В больнице! Приехав, рассказала новость: сосед, дядя Саша, тронулся умом. Сознался, что утопил жену в реке. А следом за ней — Лену. Милицию вызвали, дно реки проверили — жену нашли. Сильно подсобило то, что Вишенка внезапно совсем обмелела. Но больше всего бабулю возмутило, что дядя Саша говорил обо мне. Дескать, из реки вышла девушка, взяла меня на руки и ушла по воде. И за ней ушла река.

   Убедившись, что со мной всё в порядке, бабуля уехала. Огород поливать. Заглянул врач.

  — Так ты, стало быть, Миша. Бабы Зины внук?

  Ну надо же, и тут это работает! Я кивнул. Он подошёл ко мне и присел на край кровати.

  — Слушай, Миша. Я медсёстрам ничего не говорил. Но в эту ночь я поседел. Не знаю, поверишь или нет, если расскажу?

  — Извините, как вас зовут?

  — Степан Петрович.

  — Степан Петрович, не переживайте. Поверю.

  Он рассказал, что вышел ночью покурить на крыльце. Как вдруг всю больницу окружило плотным кольцом воды. Из водяной стены вышла девушка, со мной на руках. Сказала, что затопит всё здание, если не помогут. Держала реку у больницы всю ночь. И только утром ушла. Я пообещал Степану Петровичу, что произошедшее останется между нами, ради нашего же блага. А то за психов примут — как дядю Сашу.

  Вернувшись в Рустамовку, первой же ночью пришёл на сильно обмелевшую реку. Ждал до утра. И в эту ночь. И в следующую. Она не пришла. Спустя две недели дети снова стали купаться, а рыбаки ловить рыбу — в реке, наконец-то, прибыла вода. Лена не появлялась. Я уже начал думать, что это был сон в летнюю ночь. Но продолжал ждать её на нашем месте.

  Как-то утром бабушке принесли целое ведро рыбы. Пришлось чистить. За месяц в деревне я и этому научился. И вот, я стоял в нашем дворе, чистил карасей, мокрых и скользких. И вдруг — в рыбьем брюхе нашёл колечко, с продетой в него запиской. Колечко сразу узнал — Ленкино. Дрожащими руками вытащил и развернул импровизированное письмо — бересту с нацарапанными на ней словами: “Спасибо, что в меня поверил”. Я был бы счастлив, если бы не было так грустно. Надеюсь, она стала русалкой. Записку я сохраню — как талисман, в память об этом лете. Когда я может быть понял, кто я есть. И чего стою. Попробовал улыбнуться. Слёзы — только вода. А мужчины, вроде как, не плачут. Это странное лето в мои неполные шестнадцать. И русалка Лена. Что бы ни случилось — я не забуду.