Русалка в бассейне

На следующий день, тепло простившись с Апраксиной, Лия Хенкина вылетела в Тель-Авив. Анна же, проводив сестру, отправилась к бабушке Нине в Блаукирхен.

Глава 7

– Генрих, да выплюнь же ты изо рта лимон! – прикрикнула на мужа баронесса фон Ляйбниц.

– Какой лимон, мое сокровище?

– Воображаемый, вот какой! Проще говоря, не строй кислую физиономию: мы поедем завтра к твоей тетке и проскучаем там ровно столько, сколько понадобится! Ты отдаешь себе отчет, что речь идет об убийстве?

– Конечно, я все понимаю, хотя лично я никого не убивал и совершенно не могу понять, за что мне такая кара? – все так же кисло ответил барон. – Не надо, не вставай, моя дорогая, и не беги на кухню за скалкой! Я, разумеется, поеду с тобой на этот журфикс, но я могу хотя бы выразить свое отношение к этому событию? У меня все-таки есть мои права человека или нет?

– Права человека, надо же! – фыркнула бывшая диссидентка. – Ты бы еще листовки написал и разбросал по дому!

– Ну да, чтобы потом по всему дому валялись бумажки, которые никто не станет ни читать, ни выметать!

– У нас нет целого штата слуг, как у княгини Махарадзе, чтобы пылесосить весь дом каждый день! – пожала плечами Альбина.

– Не надо ссориться, мои дорогие, – сказала графиня Апраксина. – Я бы сама напросилась на прием к Ханнелоре фон Ляйбниц, но, к сожалению, княгиня Кето знает меня в лицо и не с лучшей моей стороны: я была ей представлена в качестве переводчицы из полиции.

– Послушай, Лиза, у меня есть идея! А может мне устроиться в дом княгини в качестве горничной на место изгнанной Лии Хенкиной? Или кухарки?

– Только не это! – воскликнул барон. – Если ты наймешься туда кухаркой, нашему другу графине вскоре придется вести расследование по делу об отравлении.

– Генрих! Это самая черная клевета из всех, какие ты возводил на меня на протяжении нашего брака! Я совершаю ежедневно трехразовый подвиг, готовя тебе завтрак, обед и ужин, а ты…

– А я ежедневно потребляю твои завтраки, обеды и ужины, что являет собой гораздо более высокий подвиг!

– Генрих, я пошла на кухню за скалкой!

– Сокровище мое, не ходи так далеко: возьми лучше каминные щипцы и ущеми ими мои… права человека!

– Это не твои, а мои… права человека, безобразник! – Баронесса выхватила из-под себя подушку и бросила ее в мужа.

Барон перехватил подушку в воздухе и бросился к дверям, потрясая трофеем:

– Прощайте, дамы! Я бегу в Международную Амнистию!

Вслед ему полетела подушка с его стула, но барон уже успел захлопнуть за собой дверь гостиной.

– Вот так всегда! – пожаловалась Альбина Апраксиной. – С ним ни о чем невозможно говорить серьезно! В Амнистию… Он сейчас усядется перед телевизором и станет смотреть все спортивные передачи подряд. Еще кофе?

– Пожалуй, спасибо. А как дела у Марго?

– Все так же, – вздохнула Альбина. – Часами висит на телефоне, все строит какие-то планы со своим издателем. Но что бы он там ни затевал, общипать Птичку у него не получится.

– Ты уверена?

– Вполне! Без подписи Марго ни один денежный документ не действителен, а подписи ее он не получит, потому что я не дам им встретиться. Она у меня будет сидеть под арестом до поумнения.

– Но он может послать ей документы на подпись по почте вместе с какими-нибудь издательскими бумагами, и она подпишет не глядя, как она всегда делает, а потом отошлет ему обратно!

– Ха! Я всю ее почту перехватываю и проверяю!

– Перлюстрация?

– Ну что ты! Я просто отбираю те конверты, которые кажутся мне подозрительными, и складываю их у себя до лучших времен. Не беспокойся, Лизавета, и не верь Генриху: права человека в этом доме все-таки соблюдаются, хотя и не в полной степени…

Апраксина подумала, что со времен диссидентства представления Альбины фон Ляйбниц, урожденной Якоревой, о правах человека претерпели некоторую трансформацию, но затевать дискуссию на эту тему не стала. Допив кофе, она встала и объявила:

– Теперь полезу в «скворечник», надо же навестить нашу «узницу любви». Дай мне ключ от ее узилища!

– Держи!

– Значит, в четверг вечером я жду от вас с Генрихом известий. Пока, дорогая! Ключ я потом занесу.

– Если меня не будет, просто оставь его тут на столе, я потом приберу. Приятного свиданья!

В квартирке над гаражом, вопреки ожиданиям Апраксиной, вовсе не царили тоска разлуки и холод уныния. Марго сидела за пишущей машинкой в своем обычно рабочем виде: в длинном бухарском стеганом халате, с головой, обмотанной кашемировой шалью, и в настоящих русских валенках – и где только она их достала? «Когда я творю, – поясняла Птичка друзьям и интервьюерам, – я должна быть тепло укутана, потому что всю энергию души и тела я отдаю своим книгам, то есть моим дорогим читательницам и читателям, и потому я ужасно мерзну за машинкой!» На самом деле, конечно, она страдала от застоя кровообращения в сидячем положении. Увидев входящую графиню, она подняла от машинки затуманенный вдохновением взор и сказала:

– Как хорошо, что вы заглянули ко мне, Елизавета Николаевна! Вы должны мне помочь, и немедленно!

«Сейчас она попросит, чтобы я устроила ей побег», – решила Апраксина и, к счастью, ошиблась.