Русалка в бассейне

– Отойди от меня, Хорст, прошу тебя, отойди! – глухо сказала Ева Шмидт. – Я все слышала. Я не знаю теперь, где у тебя ложь, где у тебя правда, да и знать не хочу. Зато я знаю МОЮ ПРАВДУ.

Ева выпрямилась в кресле, а потом сгорбилась, бессильно опустив свои большие и сильные руки массажистки.

– Я хочу прямо сейчас рассказать, как все это было.

– Ева, я запрещаю тебе! – закричал Шмидт. – Не говори им ни слова, дорогая, пока я не найму тебе хорошего адвоката! Только в присутствии адвоката, Ева!

– Нет, сейчас, Хорст. Потом у меня может не хватить решимости.

Шмидт застонал. И все-таки сделал еще одну попытку:

– Мне весь этот театр смертельно надоел! Включая твою нелепую истерику, Ева. Если хочешь – оставайся, а я ухожу, и впредь, господин инспектор, я буду с вами разговаривать только в помещении полиции и в присутствии адвоката. Надеюсь, я могу идти?

– Да идите, идите, – устало сказал инспектор Миллер.

Шмидт твердым и быстрым шагом направился к дверям.

– Вы что, отпускаете его? – воскликнула Татьяна и бросилась было за Шмидтом.

Но ее перехватил Михаил.

– Танечка, успокойтесь – он далеко не уйдет, в саду его ждут полицейские!

И в самом деле, инспектор Миллер подошел к окну, вынул из кармана спортивный свисток и трижды оглушительно свистнул. Из сада ему ответил такой же свист, и через несколько минут двое полицейских ввели господина Хорста Шмидта обратно в гостиную, но уже в наручниках.

– Ага, вот вы и вернулись к нам, господин Шмидт! Прошу пожаловать! – не удержалась Апраксина. – Ну что ж, присаживайтесь. – Шмидт, как ни странно, послушно сел. – Госпожа Шмидт, вы хотели нам что-то сказать?

Ева Шмидт кивнула. От ее былой тяжелой самоуверенности не осталось и следа, она была совершенно раздавлена случившимся и даже не пыталась этого скрыть.

– Я хочу рассказать правду. Этот человек, мой муж Хорст Шмидт, обманывал меня всю нашу совместную жизнь, изменял мне с самыми разными женщинами. Я смирялась, пока это были немецкие женщины, у них просто были другие взгляды на то, что можно и чего нельзя, а меня воспитывали в строгих католических традициях. Я с юности знала, что развод для меня в принципе невозможен, и потому терпела. По крайней мере, эти женщины были во всех других отношениях, кроме морали, ничем не хуже и не лучше меня, да и не моложе: я считала, что Хорсту просто требуется разнообразие, ведь во всех других отношениях, в финансовом, например, он был вполне примерным мужем. Но когда он переключился на молодых эмигранток, я потеряла покой: мало того, что они все как одна были в два-три раза младше его, но ведь он еще мог от них чем-нибудь заразиться!

Анна возмущенно вскрикнула, инспектор крякнул, но Апраксина успокоила их и для Анны прибавила по-русски::

– Не надо обижаться, Анна! Перед нами много страдавшая и психически неуравновешенная женщина, так будем снисходительны к больному человеку, – и добавила уже по-немецки: – Продолжайте, пожалуйста, госпожа Шмидт, мы все вас очень внимательно слушаем.

– Спасибо, госпожа графиня… Ну вот, я не могла больше терпеть и решила принять меры. Я выследила его вот с этой женщиной! – Палец Евы обвиняющее указал на Татьяну. – Я не понимаю, как она вдруг снова оказалась живой…

– Ева, замолчи сейчас же! – приказал Хорст Шмидт, с ненавистью глядя на жену. – Мои женщины – это мое личное дело!

– Ты всегда так говорил, Хорст, и я молчала сколько могла, но сегодня я не буду молчать, я все скажу!

– Замолчать придется вам, господин Шмидт, – негромко сказал инспектор Миллер. – Иначе я вынужден буду вас отсюда вывести и отвезти прямиком в тюрьму.

Шмидт умолк.

– Так вот, – продолжала Ева Шмидт, совершенно не обратив внимания на слова инспектора, – я видела своими глазами, как он ее – вот ее! – задушил и потом утопил в пруду. Он схватил эту девушку за волосы и держал ее голову под водой, пока она не захлебнулась и не перестала брыкаться. Потом он затолкал ее тело под мост и ушел. Я поняла, что это уже не его личное дело, а уголовное дело!

Апраксина тревожно поглядела на Татьяну, но убедившись, что та слушает Еву Шмидт внимательно, но очень спокойно, видимо далеко не все понимая, успокоилась и сама.

– И не одна я видела Хорста в тот день в «Парадизе», – продолжала госпожа Шмидт.

– А! Наконец-то ты переходишь к своим собственным делишкам, старая стерва! – торжествующе сказал Шмидт и громко расхохотался.

Но жена, казалось, его не услышала. Она продолжала тем же монотонным голосом: