Русалки-оборотни

Полина Кондратьевна Ямина — так звали хозяйку чудесного терема. Оказалась она женщиной молодой, собою видной: и пышная коса, и формы, приятные мужскому глазу, и стать, и скромные манеры — все достоинства, обязательные для настоящей красавицы, имелись у нее в избытке. К тому же была она владелицей приличного капитала (не считая дома) и мельницы — единственной на всю округу. С доходов от этой мельницы, отданной в аренду старосте, Полина Кондратьевна и жила. Причем совсем не бедно. Хотя много ль ей нужно, одной-то? Муж ее, мельник, подаривший ей свою смешную фамилию, помер во цвете лет, раздавленный сорвавшимися с высоты мешками с мукой, оставил молодую вдову, горемычную, одну-одинешеньку на всем белом свете. Даже детишек завести не успели…

Все это радушная Полина Кондратьевна поведала гостям за роскошным ужином.

За завтраком же Серафим Степанович услышал от нее полную историю ее скромной жизни и жестокой судьбы.

Они сидели на широкой веранде, хоть и расположенной на солнечной стороне, утопающей в приятной тени буйно разросшегося по перилам и забравшегося на крышу вьюна.

С цветка на цветок порхали белые и лимонно-желтые бабочки, степенно перебирались полосатые шмели.

Накрытый вышитой скатертью стол был сплошь заставлен блюдами и вазочками — с крендельками, пирожками, пышками и ватрушками, с бубликами и пряниками, с медом, колотым сахаром, пастилой и мармеладом. А уж какого тут только варенья не было — и вишневое, и малиновое, черничное, клубничное, смородиновое, брусничное, ежевичное… Серафим Степанович всего и не попробовал, не осилил, а уж наелся и чаю напился. И над всем этим разнообразием обманчиво-ледяными боками поблескивал серебряный ведерный самовар.

Феликс на затянувшемся завтраке не присутствовал — с утра пораньше отправился изучать окрестности.

— Ничего, — утешил Серафим Степанович огорчившуюся хозяйку. — Он же не знал, какие расстегайчики его здесь ждут! — И отважно попросил налить еще чашечку чая.

Итак, под уютный шум закипающего самовара, под мелодичный звон фарфора, под мирное жужжание шмелей рассказала Полина Кондратьевна о своем житье-бытье:

— Вы, должно быть, увидев все это, — она обвела рукой вокруг, — решили, будто я одна из этих благородных городских барышень, что одержимы модой на патриотизм: бросила семью, уехала в глушь просвещать деревенских. Ах, не спорьте! Наверное, так и подумали… И в чем-то вы будете правы, я действительно по мере сил стараюсь помогать соседям, обучаю ребятишек грамоте — но и только. Никого и никогда я не пыталась учить жизни, как говорят, уму-разуму. Я ведь и сама из простых. А все, что у меня есть, честным трудом заработал мой покойный супруг. И дом построил своими собственными руками…

Серафим Степанович машинально кивал, размешивая ложечкой сахар в остывающем чае. Сквозь листву склоненных ветвей вишен посверкивало слепящими искрами солнце. Далеко, за деревенскими сараями зычно прокричал петух. Благодать портила лишь муха, назойливо носившаяся над столом.

Судьба в общем, как считала хозяйка терема, не сложилась. В раннем возрасте оставшуюся круглой сиротой дочку дворовой девушки из милости взяли на воспитание в помещичий дом. Росла она названой сестренкой ровесницы-барышни, ни в чем отказа не знала. Но когда пришла пора и стала она невестой на выданье, названый батюшка внезапно скончался, не отказав пригретой сироте никакого приданого. Без гроша за душой, безродная, кому она нужна? В обществе не примут, приличные женихи не посмотрят даже в ее сторону. А красота, хорошие манеры, привычка к изящным занятиям совсем не подходят крестьянской жене. Да и не смогла б она вернуться к такой жизни, давно ставшей ей совершенно чуждой. Идти в приживалки, гувернантки гордость не позволила. Оставалось либо в монастырь, либо в омут. Но тут фортуна вновь повернула свое колесо, и бесприданница встретила своего суженого, человека простого, но с душой и с достатком. А главное, полюбил он ее безмерно, весь мир был готов кинуть к ее ногам.

— Ведь встретились-то случайно! — предавалась воспоминаниям Полина Кондратьевна. — Как сейчас помню — пошли мы на ярмарку, на медведя ученого смотреть. Сестра едва уговорила меня из дома выйти, жарко было очень, почти как нынче…

Серафим Степанович изо всех сил боролся с подступившей зевотой. После плотной трапезы не грех бы и соснуть где-нибудь на холодке. А тут, как назло, эта муха привязалась… Вон, на изумрудном от листвы столбе бабочка крылышки сложила, забилась в цветок вьюнка, розовый раструб закачался на тоненьком стебельке — да вылезать обратно не спешит, видать, тоже отдохнуть решила. И то верно, под полуденным солнцем только сумасшедшие…