Русалочьи бусы (СИ)

  Ругали Настёнку тогда, конечно, здорово, отец и палкой грозился, однако под конец простили. Крестик ей новый купили. А из ягод, что Настёнка в лесу насобирала, тетка Аксинья наварила варенья, да такого отменно сладкого и вкусного, какого и барину, и даже самому царю не стыдно бы послать.

  Прошел год, прошел второй. Тетка Аксинья понесла - отец на радостях ей колечко серебряное справил, рад был; все твердил, что наконец-то у него сынок родится. Дашка, замуж выйдя, жила в соседней деревеньке, муж ее новую избу срубил, а Машка с Настёнкой молодым на новоселье котеночка отвезли, да теленочка, да курочек. Осень грибной удалась да урожайной...

  Казалось бы - живи да радуйся. А вот поди ж ты, снится Настёнке опять сон. Будто идет она по лесу, и как ни сворачивает, а ноги ее сами выносят к болоту, на заколдованную тропку, где с русалкой повстречалась. И вдруг выскакивает волк из кустов. Да не простой, каких Настёнка уж навидалась, а огромный, спина сгорбленная, из пасти клыки торчат. Не бывает нынче волков таких. И шерсть рябая. И вроде подходит этот волк с лаской, и лижет Настёнке руку, а потом - хвать, да как кусанет! Настёнка ну бежать, а волчище-то этот ее догоняет и не отстает. И вдруг Настёнка сама собой куда-то переносится, а места этого и не знает, куда попала. Однако до дома недалеко оказывается. Вот приходит она домой, а там отец и тетка Аксинья горюют: прибежал на подворье огромный волк и задрал Машку-сестрицу.

  Проснулась Настёнка - сердце колотится, руки холодные, дышать больно. Еле с полатей сползла. Ан уже вот-вот рассвести должно было: курочек покормить следовало, коров выдоить да в лес пастись отвести, коз опять же... Выбросила Настёнка из головы сон тот страшный.

  Да и с чего бы не выбросить? Добро бы он понятный был, как тот, с ягодой, когда русалку встретила... А то сумбур какой-то, ровно в сундуке, где воры одежонку перерыли. Не вещий сон это, Настёнка решила.

  Но тревога на душе так и осталась камнем холодным лежать.

  Насолила тетка Аксинья с девками грибов да варенья на зиму наварила, но отчего-то ей все было мало. В следующий год она уж Машку отдавать замуж собиралась, были и женихи на примете. Правда, Машка от них нос воротила: тот ей низенький, тот скучный - двух слов не свяжет, у того лицо конопатое... Другая бы забыла материнские слова, будто жених ей достанется лучше всех, а Машке они как втемяшились - и слушать никого не хотела. Молвить честно, Машка и впрямь была не всякому чета. Брови соболиные, глаза ясные, работа в руках так и спорится. Но ведь и Дашка, и Настёнка были девки не из последних!

  Настёнка знала, что к ней, когда время придет, младший брат Дашкиного мужа посватается. Мальчишку того она едва знала, но вроде и сам он был хорош, и семья у него была из работящих да непьющих, а по деревенским-то меркам лучше жениха и не надобно.

  И пошла Настёнка еще грибов набрать; очень ей это удавалось, бывало, все едва с десяток сыроежек наберут, а у ней всегда полное лукошко, да какие грибы-то - боровики, грузди! Машка - та дома осталась, капусту солить и прочие припасы готовить. Надела Настёнка новые лапти, "счастливый" красный платочек, да бусы русалочьи не забыла: без них она никуда не выходила. Хоть и велела ей русалка только на краю погибели бусины использовать, а кто знает, когда она, та погибель, подкрадется?

  А в то время в деревню как раз барин приехал. Молодой, гоношистый такой, за девками гоняется. Собак навез с собой, охоту устроил. Ему охота для забавы нужна, а деревенский люд с охоты живет, так барин все зверье по лесу распугал.

  Настёнка про то не думала. Мала она была еще про барина думать да шалостей его пугаться, - так отец ее решил. Да и кому бы пришло в голову за дитем несмышленым бегать?

  Вот она и насобирала грибов. Как заведено, положила краюху хлеба с солью для Лешего, да с русалкой поздоровалась - "доброго дня тебе, тетенька", верила, что та ее слышит. И солнце еще на вечер не склонилось, а Настёнка с полным кузовком домой идет. А навстречу ей мужчина молодой. Чудной - такого Настёна еще не видела, в кафтане красном, идет и платочком обмахивается.

  - О, - говорит он, - мадмазель! Спозвольте вас проводить тет-а-тет!

  - Да пошто меня провожать, я и сама дойду, - Настёнка ему.

  - О, мадмазель, какие на вас бусы смешные, - и за руку Настёнку хвать, ну чисто волк из сна. - Будьте же благоразумны, и я подарю вам ценные вещи!

  - Это как? - удивилась Настёнка. Про "благоразумие" да "благолепие" в церкви поп говаривал, что грешить-де не надо, а надо Богу молиться да жить по совести. Ну, а ценные вещи-то тут при чем?

  - А вот так! - и чмок Настёнку прямо в губы! А рот у него дымом табачным воняет, холодный, скользкий, ровно жабий, и злой. Лучше бы и правда укусил по-волчьи, думает Настёнка.

  - А вы, барин, не извольте смеяться, а лучше отпустите, а то вот как дам! - и правда тумака барину отвесила. Кулак у Настёнки был хоть и детский еще, а крепкий. Она и мальчишек на улице, бывало, поколачивала, и с тяжелой работой управлялась. Подхватила Настёнка свое лукошко - и ну бежать!