Русалочка в черном

Ким рвалась увидеть дитя — ее не особенно опечалило, что у нее «родилась» дочь, а не сын. Палмер же настоял, чтобы ему сообщили имя настоящей матери его приемной дочери, клятвенно заверив, что это останется тайной. Поддавшись на уговоры и обещание пожертвовать значительную сумму денег на благоустройство клиники, миссис Карвер с каменным лицом черкнула на клочке бумаги два слова и протянула Палмеру. Уже собираясь уходить, он замешкался в дверях.

— А бывает так, что бежавшая мать возвращается за ребенком?

— На моей памяти подобного не случалось, — ответила Джоан Карвер, не поднимая глаз от журнала, в котором что-то писала. — Этой к тому же всего семнадцать, так что сами понимаете… Но если даже и так, правды она не узнает. Я выполняю обещания.

Свое слово сдержал и Палмер — имя матери девочки не узнал никто, даже Кимберли, которой, впрочем, было не до того. Она самозабвенно нянчилась с малышкой — необыкновенно хорошенькой, но, увы, темноволосой. Ким надеялась, что на смену первым черным волосикам придут более светлые, однако этого не случилось. Палмер же не придавал таким, с его точки зрения, мелочам ровным счетом никакого значения. Его тревожило другое — то, чего сама Кимберли явно не замечала. Однако он прекрасно отдавал себе отчет в том, что жена упоенно играет в дочки-матери: наряжает трехмесячную Ариэль в кружева с бантиками, приглашает на дом известнейших фотографов Нью-Йорка, позируя перед объективами с девочкой на руках. А вечером, сдав дитя с рук на руки няне, отправляется спать, словно актриса, отыгравшая спектакль, и поднимается порой на следующий день около полудня.

Поначалу Палмер тешил себя надеждой, что все наладится, но шли месяцы, и надежды таяли как дым… Более того, Кимберли вдруг стали раздражать темные волосики девочки, ее необычайно светлые глазки, цвет которых упорно не желал меняться, хотя Ариэль уже исполнилось восемь месяцев. Приступы раздражения неизменно сменялись лихорадочной нежностью — Ким тискала девочку так, что та начинала плакать и Палмеру приходилось отнимать у жены ребенка. Хуже всего было то, что Кимберли вновь начала пить, совершенно забросив дела в агентстве, — теперь Палмер занимался еще и этим без чьей-либо помощи.

Много раз он пытался поговорить с женой, но та упорно отмалчивалась, замыкаясь в себе. Тогда Палмер обратился к психоаналитику.

— Чего вы хотите? — пожал плечами тот. — Сколько сделала абортов ваша жена? Впрочем, это неважно. Лишь сейчас она по-настоящему поняла, что натворила. Этот тепленький комочек для нее — живой укор. Глядя на девочку, она видит в ней своих нерожденных детей.

Голос психоаналитика звучал буднично, но у Палмера все похолодело внутри.

— Миссис Палмер очень сильная женщина, — продолжал он. — Поэтому она не признается вам в том, что страдает, предпочитая топить горе в стакане. Могло, конечно, быть и иначе, но такой уж у нее характер. Если бы вы посоветовались со мною заранее, подобный исход можно было бы предсказать… Но вы играли вслепую.

Во рту у Палмера мигом пересохло.

— Что же делать?

— Мой вам совет: не оставляйте жену с дочкой без присмотра, — ответствовал психоаналитик.

И оказался прав: не прошло недели, как Ким вдруг ни с того ни с сего стала трясти ребенка, выкрикивая нечленораздельные ругательства, а за секунду до того спокойно сидела на софе, держа девочку на коленях, и ничто не предвещало беды. Палмер вырвал у нее Ариэль и оттолкнул жену с такой силой, что та отлетела в угол гостиной, где тотчас забилась в истерике.

В ужасе глядя на Ким и прижимая девочку к груди, Палмер проклинал свою опрометчивость. В ту ночь он впервые лег в комнате малышки, отослав няню. Спал он дурно: ему мерещились всякие ужасы, то и дело слышались шаги Ким. Да и Ариэль постоянно всхлипывала…

Серьезного разговора у супругов не получилось ни в тот вечер, ни в последующие. А в один прекрасный день Кимберли просто исчезла, оставив все бумаги, необходимые для скорейшего развода. При них не было даже коротенькой записочки… Вскоре Палмер получил от нотариуса документ, удостоверяющий, что теперь он является единоличным владельцем модельного агентства «Гламур».

Он вертелся как белка в колесе, едва успевая изумляться тому, что почти не тоскует по Ким. Анализировать свои чувства у него не было ни желания, ни времени — вечера он безраздельно посвящал малышке. А та, увидев его в дверях, улыбалась, агукала и тянула к нему крошечные ручки. Палмер пребывал в отчаянии, понимая, что девочку невозможно сдать назад, в клинику, словно надоевшую игрушку — обратно в магазин…

В десять месяцев Ариэль, засыпая у него на коленях, пробормотала осмысленное «папа», и это решило все. Гладя дочурку по темноволосой головке, и глядя на нее, брошенную дважды, Палмер удивлялся, что не превратился в женоненавистника, хотя это было бы, наверное, оправданно. Но ведь на коленях у него сладко посапывала будущая женщина, притом явно очень красивая… В тот вечер Палмер твердо решил, что жены у него не будет больше никогда.