Руслан и Кутя

Потом очень быстро стала наваливаться темнота. Она пришла откуда-то среди ясного дня, но кролик и не считал это сумерками. Он продолжал есть как ни в чем не бывало. Его не спугнуло даже глухое бабаханье зимних яблок, которые падали вокруг.

Давным-давно попрятались воробьи. Перестали летать мухи. Сергей Ильич и тот предпочел уйти из сада, а крольчонок, удобно сидя на своем мягком хвостике, объедал листья, что были повыше и еще не успели сильно запылиться. Он до того был занят, что даже мигать было некогда.

И вдруг крольчишка подскочил и большими прыжками помчался в конец сада под кучу дров: первая же капля дождя больно клюнула его в спину, а он не любил, когда ему делают больно. Кроме того, он очень берег свою белую шубку, которую должен носить всю жизнь.

После того как спрятался крольчонок, сразу пошел дождь, да такой крупный, тяжелый и частый, что под ним не могли удержаться на ветках спелые сливы и абрикосы, и старые листья, и хрупкие кончики веток. Они крошились и падали в лужи вместе с дождем.

Трудно сказать, как долго это было. Непогода умеет растягивать время, потому что все с нетерпением ждут, когда она кончится.

Дождь остудил деревья и землю. Сырой, не летний ветер выдул тепло из всех укрытий и щелей.

— Да-а, погодка, — проговорил Сергей Ильич, печально глядя в сад сквозь марлевую занавеску. — В такую погоду хороший хозяин собаки из дому не выгонит.

Он закурил с тоски и тут же бросил папиросу — марлевая занавеска над его дверью робко качнулась.

На пороге уселся пес.

Он сел боком, как говорится, в профиль, и этим сразу все о себе сказал: «Я щенок отличной немецкой овчарки. Морда у меня как пистолет — длинная и острая; уши уже поднялись, хотя у левого еще чуть заваливается вперед самый кончик; лапы у меня мохнаты и не по росту велики, как, впрочем, и у всех овчарок, которым нет еще четырех месяцев. Ну, а то, что я кажусь таким тощим, — так это потому, что промок и шерсть ко мне прилипла. Вот и все. Для начала сказано достаточно».

Щенок подрагивал от озноба.

Сергей Ильич приподнял занавеску и позвал его. Но пес боязливо приник к порогу. Не просто оказалось втащить его в комнату. Он упирался и вопил, как будто его бьют.

А когда Сергей Ильич втащил наконец щенка, тот сел пирамидкой, прижался спиной к стене и отвернул вбок морду, чтобы не смотреть человеку в глаза.

Тут обнаружилось, что пес еще не все о себе сказал.

Не сказал, что у него сломан хвост. А это было несомненно— хвост лежал на полу не серпом, как у всех собак, а клином.

Не сказал он и самого главного — отчего у него такие страдальческие шишечки над глазами.

— Кто же ты такой? — тихо спросил Сергей Илаич. — Откуда ты взялся?

Пес, конечно, не ответил.

Сергей Ильич протянул ему кусок хлеба. Щенок жадно цапнул хлеб и — к двери!

— Ага-а, значит, еду тебе приходится воровать! Значит, тебя, беднягу, не кормят?! А может, ты вообще беспризорный?

Щенок держал хлеб в зубах и ждал удобной минуты выскочить во двор.

Сергей Ильич погладил его по мокрой голове и сказал несколько хороших слов таким тоном, чтобы тот понял, что это хорошие слова. И только после этого щенок начал есть. Ел быстро и шумно, заглатывая большие куски, почти не разжевав. Когда наглотался, стал громко икать. От икания все его тощее тело содрогалось, и он, как видно, смущался, то вправо, то влево отворачивая морду.

Дождь наконец перестал.

Сергей Ильич выпустил щенка во двор и очень удивился, потому что пес побежал не к калитке, а уверенно пересек двор, обогнул дом Анны Павловны и в самом углу, там, где начинается плетеная изгородь справа, лег на землю и на пузе прополз в соседний двор.

ГОЛОД НЕ ВСЯКОГО ДЕЛАЕТ ЖАДНЫМ

На следующий день, проснувшись, Сергей Ильич увидал сквозь марлевую занавеску такое, отчего сразу вскочил: на пороге, спиной к нему, сидели два совершенно одинаковых щенка. Они сидели, как стражи: один в правом углу, другой — в левом.

Приподняв занавеску, Сергей Ильич понял, что это братья. Один из них — тот, что приходил вчера во время дождя, другой — его двойник, только чуть посветлей и на вид беспечней.

Оба тут же поздоровались с Сергеем Ильичом, но по-разному.

Новый повел себя как принято: подскочил, ткнулся мордой в руку, а когда его погладили, полез подавать лапу. Вчерашний же знакомый ползал на животе у ног, стукал по полу сломанным хвостом и, попискивая, застенчиво отворачивался.

Новый знакомец без приглашения ввалился в комнату, забегал по ней, тыча носом во все углы. Старый — скромно вошел и сел под стеной на вчерашнее место, поглядывая на Сергея Ильича, потом на своего бесшабашного брата и опять на Сергея Ильича, — было ясно: он ждет, когда начнут угощать обоих.

«Кто же такой этот пес, — размышлял Сергей Ильич, — которого даже голод не сделал жадным?»

РАЗНЫЕ СУДЬБЫ

У одной чистокровной немецкой овчарки родилось одиннадцать щенят. Все щенята в трехнедельном возрасте были розданы и теперь живут в этом городке на разных улицах, все, конечно, по-разному.