Руслик и Суслик

Встречались по субботам: Ксения приходила часов в шесть вечера, Чернов кормил ее отбивными, потом они ложились в постель, потом говорили до часу ночи. Засыпали в третьем часу, утомленные любовью и разговорами.

Говорили в основном о жизни Ксении.

Ей было о чем рассказать, хотя бы об однокашнике Солонике. В третью или четвертую встречу разговор зашел о Борисе, и Ксения рассказала, что его мать, узнав об измене мужа, покончила жизнь самоубийством.

- Вот как... - услышав это, протянул Чернов. - Семь против трех, что и сам Борис погиб отнюдь не при исполнении служебных обязанностей...

Ксения, пряча обнаженную грудь, запахнула синий чапан, среднеазиатский сувенир Чернова, - который служил ей пеньюаром.

- Почему ты так думаешь? - глаза ее потемнели.

Чернов был доволен. Помимо ноток растерянности, в голосе женщины прозвучало уважение.

- Склонность к суициду нередко бывает наследственной, - изрек он. Вспомни хотя бы Хемингуэя.

- Ты прав... Я просто не хотела тебя пугать... - сказала виновато. И, унесшись остановившимся взором в прошлое, из него проговорила:

- На запястьях у него были малиновые шрамы. Два на каждом. За несколько месяцев до свадьбы, он подрался с другом, лыжником из сборной, и выбросил его в окно.

- Погиб друг?

- Нет, покалечился. Так, не очень.

- И из-за этого Борис предпринял попытку самоубийства!?

- Да и нет... На него завели дело, разжаловали в младшие лейтенанты. После того, как сослуживец назвал его "микромайором", он пришел домой, залез в ванну, и вскрыл себе вены. Его спасли случайно...

- Сумасшедший... Из-за чего хоть ссора была?

- Дима - так звали друга - отказался продать ему импортные лыжи. Членам сборной каждый год выдавали новые, а старыми они распоряжались по своему усмотрению.

- Ну-ну. А при каких обстоятельствах состоялась удачная попытка?

- Какая попытка?

- Самоубийства, естественно.

Чернов был зол. На Бориса. Его мать. Отца. На скверные отечественные лыжи.

- Однажды вечером Борис зашел к Володе, своему другу. Тот был с девушкой, моей знакомой. Не знаю, о чем они там разговаривали... Короче Володя сказал Борису, что я... что я... распутница. И Борис его застрелил.

Чернов поморщился. Помолчав, вспомнил Шекспира:

- "Ярости и шума хоть отбавляй, а смысла не ищи"...

- Смысл в том, что он был мужчина, настоящий мужчина, - посмотрела она из своего мира. - Его женщину оскорбили, и он, не раздумывая, защитил ее честь.

Чернов налил вина, выпил. Чтобы сломать возникшее отчуждение, стал говорить:

- Ну а потом что? Борис забаррикадировался от милиции, отстреливался и последнюю пулю пустил себе в лоб?

- Нет. Он сразу застрелился...

- Сумасшедший...

- В тюрьме его бы убили...

- Чепуха! Милиционеры сидят в своих тюрьмах! И Борис не мог этого не знать.

- Он не вынес бы десяти лет заключения. И десяти лет моего ожидания.

- Десяти лет, десяти лет! Господи, неужели ты не понимаешь, что просто-напросто сочинила сказку, в которой герой-красавец сначала защищает честь прелестной учительницы в платьице с белым кружевным воротником, а потом благородно убивает себя во имя ее светлого будущего? И никак не хочешь понять, что этот герой-красавец каждый божий день из тех двухсот, которые вы прожили, мог убить не кого-нибудь, а тебя, молодую, только-только начавшую жить? Ты понимаешь, что смерть всецело владела им с той самой минуты, как он увидел истекающую кровью мать? Родную мать, порезавшую себе вены?

- Я любила его...

- Но ведь ты знала, что мать Бориса покончила жизнь самоубийством! продолжал кипеть Чернов. - И что сам склонен к суициду!

- Знала... Ну и что?

- Ну и что, ну и что! Черт, если бы в школе вместо домоводства преподавали основы психиатрии, то после первой его попытки самоубийства ты пошла бы с ним в психиатрический диспансер, и сейчас Борис был бы жив и здоров. И играл бы в домино с другими психами, играл под присмотром бдительных санитаров. И Володя был бы жив. И в твоих глазах не проглядывала бы их смерть.

- Ты ничего не понимаешь. Я любила его... И он любил меня... Пылко и страстно. Как в кино. А когда любишь - на все наплевать.

Сказав, Ксения посмотрела в глаза Чернова, очень глубоко и емко посмотрела, чуть насмешливо, может быть.

И Чернов понял: она догадывалась!

Еще когда Борис был жив, она догадывалась, что в нем сидит Смерть.

И это ей нравилось.

Потому что чужая смерть - это часть твоей жизни.

- Любил, как в кино... - повторил он с горечью. - Борис просто знал, что скоро умрет. И торопился любить, пытался любовью отодвинуть смерть. Ты знаешь, когда появилась Полина, я тоже заторопился - почувствовал, остро почувствовал, что нам недолго быть вместе. Остро почувствовал, что умру, когда ей не будет и двадцати. Танатос сидит и во мне... Вцепился скрюченными пальцами в сердце и тянет, тянет ни во что.

- Танатос? Что это такое?

- Это Фрейд. Он считал, что в каждом человеке сидит два начала, два желания. Первое, Танатос, олицетворяет так называемый первичный позыв, инстинкт смерти, тягу неживого, второе, Эрос - инстинкт жизни, стремление увеличить, расширить живое за счет мертвого...

- Глупости все это...