Русофил

Мы беседовали с Жоржем много лет, с конца восьмидесятых, прежде чем решили собрать его рассказы воедино. Тут важны не только подробности, хотя они захватывают сами по себе, но образ героя, его неповторимая интонация, узнаваемая речь. Поэтому мы постарались передать неторопливый тон французского профессора, сохранить отдалённый привкус акцента (отдалённый потому, что Жорж говорит по-русски в совершенстве). Скажем, в его речи не склоняются некоторые названия французских городов (“в Клермон-Ферран” вместо “в Клермон-Ферране”).

Одновременно с книгой выходит её аудиоверсия, но не начитанная актёром, а записанная голосом самого Жоржа, и фильм о нём; режиссёр фильма – Татьяна Сорокина, я благодарен ей за совместную работу. Аудиосериал появится на радио Arzamas, фильм выйдет на одном из российских каналов, после чего будет находиться в открытом доступе на YouTube. Вводите в поисковую строку “Жорж Нива. Русофил” – и читайте, слушайте, смотрите.

Александр Архангельский

Глава 1 Французский Филиппок с кубанским говором

Как пели довоенные французы. – Архитектор из семейства сыроделов. – “Арийский мясник немецкого происхождения”. – Как в Клермон-Ферране прятали евреев и почему отец остался некрещёным. – Математики и русофил. – Деникинец Никитин и непротивленец Толстой.

Я родился в Клермон-Ферран. Это столица региона Овернь в Центральном горном массиве, то самое место, где кардинал Ришелье устроил кару нашим боярам овернским. Ничто не предвещало ни моих занятий русским языком, ни пожизненной связи с Россией (о, эти русские многоступенчатые отрицания – ни, не, ни, ни!).

В деревне, где я проводил практически все длинные летние каникулы и прожил целый год во время войны, на рынке многие говорили на овернском диалекте. Я пытался говорить на этом диалекте, тянуть гласные, а мой отец – он был сторонником литературного произношения – сердился. А ещё в Оверне пели, причём и в деревне, и в городе. Ходили по улицам продавцы и пели. Так громко, так мощно, на таких высоких нотах, чтобы до пятого, до шестого этажа было слышно.

И было слышно.

Что-то похожее встречается в воспоминаниях о точильщиках и старьёвщиках в России. Одни тянули на высоких нотах:

– А вот кому точи-и-и-ить ножи, но-о-о-ожницы!

Другие призывали:

– Старьё-о-о берём! Старьё-о-о берём!

Но это всё-таки не песня, это, я не знаю, как сказать, зазывание голосом. А у нас были именно песни. Пели все – крестьяне, пролетарии, торговцы. Рабочий довоенного Клермон-Ферран пел по пути на свою фабрику. Сам для себя – красиво, самозабвенно. Мы не были ни фермерами, ни продавцами, ни фабричными работниками, но и в нашем вполне обеспеченном доме постоянно звучало семейное пение. Начинал мой отец, мы с братом подхватывали. Я помню сборник французских песен – и средневековых, и революционных, мы его листали постоянно и почему-то особенно любили гимны шуанов, прославляющие месье де Шаретт. Ну что мне, казалось бы, эти шуаны, враги Французской революции? Я тогда даже роман Бальзака о них ещё не прочёл. А песни брали за сердце. И потом я пел со своими детьми те же песни, что со мной мой отец, а моя жена аккомпанировала на рояле… Сейчас Франция почти перестала петь, у людей в ушах эти штучки, через которые они слушают музыку. Но если ты не поёшь, а только слушаешь, – ты потребитель, а не участник живой культуры.

Отца звали Жан, деда – Эмиль, так что родитель мой был Жан Эмильевич, а меня теперь все русские друзья – да и некоторые французские – зовут Георгий Иванович. Отец мой происходил из буржуазной семьи. Ну в каком смысле буржуазной? Дед, архитектор Эмиль Нива (кстати, мы жили в одном из домов, которые он построил), был значительным лицом, какое-то время даже занимал пост первого заместителя мэра Клермон-Ферран. При этом дедушка был в прямом смысле слова выскочкой: он “выскочил” из своего сословия, хотя никогда не забывал, что происходит из глубинки и что его предки на протяжении веков занимались сыроделием. Сыр – наша кулинарная религия. Согласитесь, трудно управлять страной, где есть больше четырёхсот сортов сыра.

Дом наш был весьма оригинален по конструкции, по плану. Овальный салон с огромным мраморным камином. Над камином окно в виде большого зеркала, и в нём – виды на вулканы, окружающие Клермон-Ферран. Из-за этого “зеркального окна” труба шла криво и тяга в камине была плохая, но сам образ запоминался сразу и навсегда.