Русофобия. История изобретения страха

Что характерно, Запад уверен, что именно «в самой России легитимность и осмысленность ссылок на прошлое при обсуждении современных повседневных политических проблем очень редко ставится под вопрос», как пишет в своей работе известный норвежский исследователь и политолог И. Нойманн. По его словам, «русские с лёгкостью проводят параллели между правителями XVI века и ХХ-го. Можно предположить, что в России на полном серьёзе будет обсуждаться, как старые европейские и западные метафоры окрашивают сегодняшнее отношение к вопросу о том, относится ли Россия к Европе»[23]. Но вот что примечательно: Запад только и делает, что судит о современной России по «старым европейским и западным метафорам», по Гербер-штейну, Олеарию и Кюстину. Эту деталь ещё в 1829 году очень точно подметил французский автор Эмиль Дюпре де Сен-Мор, несколько лет проживший в России и написавший весьма доброжелательный труд о нашей стране. Он отмечал, что о современной ему России 1820-х годов европейцы судили по запискам путешественников XVII века[24]. Со времён Сен-Мора прошло двести лет, но ничего не изменилось. Такие классические идеологемы русофобии, как деспотизм, тотальное рабство, экспансия, отсутствие жизни и свободы, мрак и непроглядная серость, тотальная ложь и смерть — всё это есть в работах Сигизмунда Герберштей-на, Астольфа де Кюстина, в фильмах Андрея Звягинцева, в массовом сознании западных обывателей как времён холодной войны, так и настоящего времени. Как отмечает Г. Меттан, просто «сегодня старые обвинения облечены в другие слова и сопровождаются новыми аргументами»[25].

Известный западный исследователь Анатоль Ливен[26], рассуждая о таких аналогиях, подчёркивает: «Глупо (как это часто делают дурацкие западные комментаторы) искать поверхностные аналогии между имперской и современной Россией, но столь же глупо и отрицать определённые моменты органической преемственности между ними»[27]. Поэтому Арнольд Тойнби, понимая предвзятость западного взгляда на Россию, отмечал: «Как под распятием, так и под серпом и молотом Россия — всё ещё „Святая Русь", а Москва — всё ещё „Третий Рим"»[28].

При любых обстоятельствах правитель России, если он является сильным, будет для Запада Иваном Грозным, а Россия — империей[29]. При этом образ России часто персонифицирован, то есть связан с конкретным политиком. Внимание Запада всегда приковано к первым лицам государства, людям из их окружения, а не к государственным институтам и традициям управления страной. Как отмечает И. Нойманн, «политическая власть в нынешней России связана с телами людей, а не с телами институтов»[30].

Под образом понимается мыслительная модель предметов и явлений. Образы являются основой конструкции более высокого уровня — представлений, которые несут в себе три элемента отношения личности к миру: познавательный, оценочный и эмоциональный[31]. Образ Другого является прежде всего категорией культурологической, что определяет преобладание в его структуре иррациональных компонентов. Это приводит к тому, что взаимосвязь между содержанием этого образа и объективными характеристиками страны носит весьма опосредованный характер[32], а вопрос о том, насколько образ Другого отражает объективную реальность, во многом бесперспективен.

Если говорить непосредственно о теме русофобии, то, как справедливо отмечается в предисловии к антологии «Русский вопрос в истории политики и мысли», опубликованной в 2013 году, «это направление до сих пор было уделом в основном публицистики и пропаганды, активно позиционировавших различного рода „фобии" и „мании" в своих интересах и целях»[33]. Собственно, это то, о чём упоминалось выше: сам термин «русофобия» в название работ выносить было не принято. Даже в цитируемой антологии в большой вводной статье термин «русофобия» заменяется на «негативные стереотипы восприятия образа России»[34].

Большинство авторов, занимающихся имагологической проблематикой, предпочитали (и предпочитают) воздерживаться от «политических клише», ограничиваясь анализом философской и политической концепции «образа Другого», «русского миража», «просвещённого русского деспотизма» и т. д. (в качестве примеров можно привести работы А.-Б. Лортолари, Ш. Корбе, М. Кадо, С. Блан, М. Малиа, Л. Вульфа и др.). В принципе, исследователи изучали то же самое явление, но аккуратно избегали этого термина. Хотя, говоря о работах французских авторов, таких как М. Кадо, Ш. Корбе, С. Блан, необходимо учитывать обстоятельства их появления — все они были написаны на волне франко-советского сближения в конце 1960-х годов.