Русофобия

За границей, конечно, отношение некоторых коллег и ученых изменилось. Вот Кембриджский университет приглашает приехать и принять у них мантию почетного доктора, а потом присылают сообщение, что у них были протесты в связи с моей работой «Русофобия» и, чтобы не вызвать трения или раскола в университете, они должны это отменить. Или один математик просто приглашает приехать, прочитать лекцию, а потом звонят: к сожалению, это не может произойти. Президент Американской академии наук написал мне даже письмо, в котором спрашивал, не собираюсь ли я пересмотреть вопрос о том, что я иностранный член их Академии наук. Трудность, печальная для них, заключалась в том, что у них в уставе не было пункта об исключении, и исключить меня не могли. Ну, я им ответил, что я не предлагал себя избрать, что избрали они, я считал, что избирают на основании научных заслуг. Если их статус будет изменен и они скажут, что избрание связано с какими-то идеологическими установками, я и выйду тогда. Вице-президент Американской академии наук напечатал в журнале общенаучного характера, что это не первый прецедент, что был такой известный ученый и он высказывал тоже расистские взгляды, а именно, что негры не обладают к абстрактным знаниям такими же способностями, как и англосаксы. Но это были только его взгляды, а Шафаревич губил, что ли, карьеры молодых еврейских математиков. У меня было много еврейских учеников, но ни от одного никогда не слышал, что я к ним хуже отношусь, чем к другим. Я написал в этот журнал, что прошу указать конкретный случай или признаться, что он сказал неправду. Никакой реакции не было, конечно. И даже на «Голосе Америки» они собрали несколько моих учеников, вероятно, эмигрирующих евреев, с просьбой рассказать, как я преследовал евреев, но таких случаев они не вспомнили.

Положение хуже с моими российскими учениками. Вот я получил письмо по электронной почте под названием «Всем, кто знает Шафаревича» за подписью моего ученика, много лет со мной работавшего, который от меня отрекается публично. Совершенно как в сталинские времена, когда отрекались от арестованных родственников, сошлось именно так, что нужно было весь мир оповестить об этом отречении. И тем самым еще раз напомнить о табу на обсуждение этого вопроса или обсуждение только в том смысле, что мы должны каяться за 6 миллионов жертв, помня все время о том, как талантлив был Эйнштейн. А в других формах обсуждать нельзя. Можно говорить об отношениях между англичанами и ирландцами, скажем. Вполне обсуждаемая тема. Но вот между русскими и евреями — это нельзя. И вот нарушение этого табу вызывает, конечно, такую автоматическую и очень резкую реакцию.

Невольно приходит на память Сербия. Она в каком-то смысле воспринимается как малозащищенный вариант России, я бы сказал, что отношение к Сербии можно квалифицировать как какое-то странное преломление русофобии. Ну, русофобия для меня — это вовсе не ненависть. Фобия — по-гречески, вообще говоря, это страх, но трактуется как ненависть, как страх и ненависть по отношению к русским со стороны врагов.

А вот те, которые пишут «мы — русские» и говорят: мы, русские, такие-то и наша страна такая-то, мы совки и так далее, — они потенциально опасны. И если такое отравленное сознание всерьез охватит целое поколение, это переломит историю. Ну не может существовать народ, который безнаказанно третируют, которому в принципе отказывают в самом праве на существование.

Сейчас, надо сказать, реакция на слова «русофобия», «патриот» и т. д. изменилась в здоровом направлении, и это внушает надежду на нравственное оздоровление народа.