Русология (СИ)

- Бог весть, - вымолвил Марка. - Я исторический персонаж. Кто прочие - я не знаю. И не стремлюсь знать. Пусть не встревают. Я длю историю. Я творю её. Это участь израиля. И моя, значит, участь.

- Но им всем верится, что они творцы тоже.

- Нет, это я творю, а они только средство, даже и Кремль ваш... Мне нужна помощь, - вставил он. - На Востоке.

- Нет, прежде в Квасовку.

- Ладно... Мне хлопоты предстоят. Езжай давай. Нике кланяйся. Прилетят мои, посидим.

Я вышел. Вновь солнце, ветер, снег, фуры, люди, ждущие и ходящие, псы и голуби на асфальте, лес вдали... Есть Монмартр, Пикадилли, Токио - а я видел лишь это, жгущее чувствами колоссальнейших мер. О, Родина, моя Родина! Мне б в каморке пить горькую, чтоб запить тоску, потерявшись в громаде, что вобрала мой род к тайному, неподъёмному всякой нацией, непостижному, - да и нам непонятному, - ради коего мы ломаемся, чахнем, гибнем, так и не ведая, для чего, ибо нет у нас ни богатств, ни счастья; разве что в мае, лепящем кроткий русский наш рай, мы нежимся перед сумраком вьюг и слякотей в криках воронов средь пустых серых далей, чтобы и впредь хранить окаянные, словно вросшие в плоть безмерности для каких-то нечеловеческих перспектив. Вдруг Бог здесь сойдёт в Свой час?.. Невольные, бдим мы вверенный окоём, а рыпнемся - лишь творим разрушение как урок не бежать судьбы, но стоять вечной стражей, кличущей тщетно: что тебе, Родина, мать и мачеха?

...От осевшей до дисков маркинской 'ауди' я побрёл в магазин вблизи, куда долго, циклически, возил пряности - элитарный, непопулярный, но товар праздничный. При звучании: лавр, шафран, имбирь, стевия, - блещут призраки моря, пагоды в тропиках, смуглых ног незнакомки и, может, счастья. Я среди специй грезил здоровьем, выправкой кэпа чайного клипера, повернувшего судно в галфинд, грезил о знатности, гордой старости, о блистательных ужинах в Новой Англии или Выборге, о спокойствии и довольстве. Но не о дёрганном и замешанном хворью нищенском быте с вечной угрозой мук и несчастий.

Всё вело к моим подвигам.

'Этуаль' был ровесником моей фирмы. В мгле девяностых, изгнанный с лингвистических пажитей и ища, чем кормить семью, занялся я конфетами, утюгами, также РС-шками, серебром, красной ртутью etc., бывшим разве в бумагах и не принёсшим корысти, кроме терзаний. Вдруг - мысль о пряностях. 'Этуаль' был тогда 'Промтовары' с номером двадцать пять горторга; он, впав в угар реформ, растерялся, где добывать товар; он, как сотни других в стране, торговал всем на свете: яйцами, конфетти, розетками, клеем, скрипками - до поры, когда фабрики сдохли. Год ещё предлагал он ввозной хлам типа спирт 'Ройял'. Я же со 'специей' (совокупность коры, лепестков, рылец, листьев всяческой флоры) занял свободную, в общем, нишу, не приносящую сверхдоходов, но мне пригодную. Я вплыл в заводь, где не толклись рвачи, и отыскивал, сбывал пряности. Но найти товар и доставить стоило денег. Было, что на привычном некоем месте встретивши вакуум, я мчал в новое, чудом всплывшее и словчившее, чтоб в оплаченных мной пакетиках 'Перец чёрный горошком' был сбор черёмухи, а 'Мускатный орех' был жёлудем. Сдав товар в галопирующей инфляции, прибыль я снимал редко: то, скажем, банк исчез, то вдруг вместо 'Наташеньки' некий 'Стройинвест-главк'. Так жили мы: я с поставкою специй - и 'Этуаль', менявшийся из лебёдки совторг-коммерции в буржуазную утицу с банковским счётом и с возрастающей склонностью закупать товар дёшево, чему я, при большой конкуренции, отвечать впредь не мог. Зрел крах. 'Этуаль' всё имел со старта, всё, кроме навыков, кои он приобрёл-таки; у меня - моя 'нива' с вялым квашнинством как неумением оборачиваться (вообще быть), плюс тоска от син'oпсиса, или нашей истории: от того, то бишь, что Бог знает один сюжет - не про нас.

Вот таков Кваснин: лез к реальности, в злобу дня - ан опять сумбур. А ведь нужен обкорнанный, однозначный Кваснин с идеей, где сыскать пропитание.

Дамы вешали рис, грамм в грамм. Глаз внимателен, и совок снимал лишнее, чек низался за чеком. Но, клянусь, в них - любовь, мысль нравиться, беспокойство о детях и порой промельк: что я такое? Хоть мне не кажется, что наш мир только воля, в лад Фихте-Юму (мол, пропади мозги - вмиг всему конец), но внутри что-то шепчет мне, что наш мир от понятий, кои рождает мозг, оттого в нём нет истины. И что правильней: сознавать или жить? - проблема.

- Нам нужно перцу, - вышла директор, рыжая, тридцати лет, с зеленью глаз. - Сто пачек. И желатина, двести... - Это она всё - мне.

- Желатин? Он не мой товар, - засмущался я и извлёк лист с ручкой. Путает меня с кем-то; ей все одно.

- Чей? Чеховских? Вы кто - пряности? Я забыла вас. - Она стукнула по прилавку крашеным ногтем. - Да, желатин ведь чеховских, а вы пряность... Всё записали? Так, и когда вас ждать?

- Деньги бы... ну, за старое, - намекнул я. - Сразу вам новое...