Русология (СИ)

'Нива' прянула в воле ровных, даже неистовых скоростей своих после жёванно-дёрганных и ходульных ритмов столицы. Мы неслись вдоль сверкания подмосковных полей в снегах. Магистраль ('М-2') холодна пока для курортников, чтоб мчать в Сочи (в Крым), и для дачников. Оттого чаще мы обгоняли: фуры, автобусы и водил из 'подснежников'. Я топил педаль, чувствуя, как отзывчив старенький транспорт. Скорость под сто почти; 'ниве' хватит... Но вдруг последовали рывки, мощь спала, и не на пятой, а на четвёртой... вскоре на первой рыкавшей скорости я дополз до обочины, вылез и, разглядев вдали съезд в Кадольск (первый съезд, их всего было три), отвалил капот. За спиной пёрли фуры, брызгая грязью с долгими рёвами. Наконец они стихли. Вновь возник шелест трав в полях, карк далёких ворон, скрип рощи... Я протёр жгут к свечам, изучать стал контакты... Разом надвинулась тень - джип, чёрный, с рингтульным тюнингом, 'шевроле'. Приспустилось стекло под сип:

- Малый, слышь? Где ловчее на Чапово, чтоб скорей? Нам туда.

'Малым' бросился стриженый, белобрысый, в белой рубашке, алый, словно придушенный, апоплектик, тип лет под сорок, с мутными глазками под белёсою бровью. Он был без шеи, с голосом сиплым... 'Малый' - обидно. Но мы на трассе; здесь в цене помощь действием: объяснить маршрут, буксирнуть, одолжить домкрат, топливо. Апоплектик, выдавший 'малый', может быть очень славный, лишь невоспитанный; да и звать меня по латыни именно 'Малый'. И я ответил: нужный съезд третий, где указатели на Клементьево и ш. Крымское, по какому в Кадольск и в Чапово.

Он взглянул на шофёра - на того самого, видел я, гостя Марки, в бежевом галстуке эмиссара-громилы некого 'босса', и джип рванул вперёд, унося белый знак, особенный: шесть-шесть-шесть, - числа зверя, то ли иное что: 'з 666 нн'. Он спросил, значит, Чапово, где у Марки завод. Консенсус? Договорились? Едут принять объект? Вдруг спросивший - тот самый босс 'Николай Николаич'?

'Малый...' - он обратился? Я не старик ещё, размышлял я, трогая с места, но и не 'малый'. Он так - по глупости, сам моложе меня, новорусскому навыку фанфаронов на джипах всех считать сором. Кстати, в провинции, куда едем, в правиле 'малый'. О, я там к 'малому' не за день привык, усмотрев цель задеть меня! Апоплектик, в конце концов, мог быть в прошлом туляк.

Я ехал; и было жарко, как и всегда в закупоренной, с печкой, 'ниве', движущей к югу. Но от просторов в яркости света я успокоился, будто выступил из поношенной кожи в новую, из червя в хризалиду - выступил и поплыл, восклицал поэт, в 'хоры стройные'!

В бок мне вмазала боль с темнотой в глазах. Тормозя, я отдался смятению враз со слабостью - симптоматике цепкой хвори. Всё расплывалось, вздыбивши ужас в склизких туманах, где бродил Авраам, князь веры, стыли рацеи, гнил детский образ... Боже!

Я стал терзаться, думая, для чего я жил, если мир, куда кану, страшен: там кости, страхи, прах и укоры. Я хочу - в рай; раскаяться у врат рая. Хочется истины, что простит грехи... Впрочем, я не убил пока и гадаю: что мне привиделся детский труп? Зачем он?

- Пап, - сын толкнул меня. - Будешь плакать, да?

Я соврал, что не плачу, но отдыхаю и что до бабушки близко... Вновь 'нива' смолкла. Вновь я, открыв капот, обозрел весь блок: фильтр, насос, поплавковую камеру. Устранив сбой, плюхнулся вновь за руль, когда тот же 'шестёрочный' джип наплыл. Апоплектик без шеи, с сросшимися белёсыми бровками, просипел:

- ...отверзохали б за такие советы!

И он умчал.

Разгневанный, я рванул вслед, вспомнивши карабин, что в скарбе. Я, ни живой ни мёртвый, хворый, ослабший, жаждущий истин, я распалился вдруг, отчего я не в 'вольво', не в 'BMW', не в 'мерсе', не в 'мазерати', чтобы, догнавши, вбить в него пулю. Хам и ничтожество!! Он ошибся дорогой, я же виновен стал?!