Русология (СИ)

Я вник в тайну, что и не жить уж можно, быть неживым поч-ти - а и будто бы жить притом, стоит лишь сознавать. Вот так. Чужесть жизни сознанию вскрыл я, выяснив: в жизни мёртв почти, я, загадочно, в мыслях жив. Мысли даже мощней в больном. Оттого мне пришло: не они ли тот вирус, кой, паразитствуя на живом, жизнь губит? Вспомнится детство в роскоши чувств - и видится, что сейчас без чувств ты не очень жив, а лишь есмь умом, что враждебна мысль жизни, паразитична, ибо приходит, лишь потеснив жизнь. Попросту, мысль мертвит, резюмирую, и 'разумный' наш вы-бор - жуток, эти вот sapiens, человеки разумные. Да и Бог, клянясь: 'Я есмь Жизнь', - Бог, в Кого только верить ('верую, потому что абсурдно', мол), Сам кладёт рамки разуму, постижимый лишь тайной. Стало быть, мысль - безжизненна? Полумертвие, значит, звать homo sapiens?! Кто внедрил разум в жизнь? Кто инфекцию ввёл в неё?..

Тула кончилась. Малоезжая к ночи, свёрнутая в районку, 'М-2' растаяла. Испарилась действительность, и я двигался в волшебстве из грёз. И полёт мой за физику лобового стекла встречь солнцу был бесконечен... Встал брильянт сине-звёздчатой церкви с пузом апсиды ... Выше, на площади, Ленин кликал к свершениям... Я, свернув с 'М-2', ехал вниз сперва... и опять вверх... и Флавск закончился. Вкруг - поля в снегах. С тополей, марширующих вдоль асфальтовой подо мною дороги, плюхнулся ворон...

Вот съезд налево... выдавлен путь в снегах - чудом, Промыслом! Но следов на нём не было. А кому в марте в Квасовку из трёх изб и в концы обезлюженных, пребывающих в дрёме прочих сёл?

IV Квасовка

'Нива', вклинившись в снег, утопла... Нас зашвыряло... Я стал вращать руль. Мы продвигались... Так бы и ехали, но уткнулись в снег. Ведший путь здесь раздумал, да и пошёл вспять... Планы менялись. Нужно во Флавск назад, чтобы действовать с завтра. Я начал пятиться. 'Нива' взвыла на месте. Вылезши, я впихнул под колёса палки и тряпки, но всё напрасно. Я был в испарине: сдалбливал под дымящей резиной наледь - и прыгал вновь за руль... Путешествие повторяло рок, наш фамильный рок - путь в тупик. Без ребёнка я ночевал бы здесь, средь заснеженных далей, чтоб найти гибель.

Все мои планы парадоксальны: что-то впадает мне, побуждая свершить шаг, третий, но без оглядки на силы либо способности, в том числе на желания и потребности близких, сходно и общества. В результате труд лишен, да и без пользы. Мной водит Промысел? своеволие?.. Как расплата - ступор из снега... Толк в бытии моём? Что за надобность в сей поездке в деревню? Что там за 'честь и род Квашниных' и 'вотчины'? Что за корни, кои спасут меня? Есть изба далеко от Москвы на правах летней дачи и есть безумец, вместо чтоб рубль стяжать и лечения - ездящий... Кстати, главное, что зимой путь до Квасовки здесь не чистили за все годы, что я бывал здесь, восемь лет точно; я гадал на проталины. Преднамеренно западня была?

- Папа!

И я очнулся. Ветер дул стылый, солнце понизилось. Пнув снегá, затвердевшие к ночи, взял я баул, оружие и матрасы и на брезенте повлёк их, падая, клича сына, кой сперва бегал взад-вперёд оттого, что наст держит; вскорости стал плестись за мной... Клали тени мы, длинные... Суходол, прорезáвший склон, по которому шли, нас вымучил; наст здесь тонок, снегу немеренно, и я полз, как червь, закрепляясь на месте прежде, чем подтянуть груз.

Выбрались мы у задников трёх усадеб (то есть у Квасовки). Справа - дом наш за линией трио лиственниц. Мы к нему устремились, ибо угор лёг круче, а наст окрепнул. Вышли к ограде, чтоб через сад потом, вровень с кронами (из-за снежных наносов), двигаться на остатках сил - да и хлев. В темноте я толкнул дверь в саму избу, где казалось теплее: не было ветра. При фонаре распахнул баул.

Успевать нужно быстро: печь топить, ужин греть, стлать постели. Лампы с проводкой, видел я, сгинули, выдранные ворьём. При свечках, багря под выбитой рамой наледь, я спешно вымел сор; поколол чурбак; снарядил топку с верхом и, взбодрив кутанного в плед мальчика, чиркнул спичкой. Пламя взметнулось, дым повалил вовнутрь, - воры сняли плиту над топкой. Но я припомнил: старую много лет назад поместил у крыльца с той целью, чтоб не ступать в грязь в слякоть. Я стал копать снег... Звякнуло... Отодрав плиту, я вернулся в дом, чтоб её укрепить над пламенем. Дым пустился в трубу; чад выдохся... Подогрев еду, я набил в чайник снег под чай и присел на лежанку около печки, коей другой край высился трёхканальным щитком, широким и заслонявшим ложе большое...

- Зябко! - ныл сын.

И точно, было промозгло, плюс пять, не выше. Требуются не один и не два часа, дабы жар взял своё. Но, при всём при том, ночь получится стылая. Я б упал от разбитости, отыщись, кто поддержит печь. (Можно, правда, к соседу, но не хотел людей). Приходилось терпеть.